Монополия на чудеса

Я выгреб из кармана мятые десятки и, не пересчитывая, сунул Леньке. Тот сомнамбулически кивнул. Чехол от гитары лежал здесь же, на полу. Я уложил гитару, взял сумку и выскользнул из квартиры.

Больше всего на свете мне хотелось вымыться. Влезть под душ и отскрести себя по полной программе. «Ибанез» «ибанезом», это, конечно, мировое сокровище, но час в гостях у Леньки… бр-р-р!

По лестнице я взлетел вихрем. Ворвался в свою квартиру, на ходу скидывая кроссовки и носки. Холостяцкий беспорядок, еще вчера так меня возмущавший, показался мне милым и уютным.

Банки из-под пива у меня на полу не валяются. Да и презервативов на подоконнике не налипло. Вот это жаль, конечно… Я скомкал рубашку и джинсы, запихал в пластиковый бак, куда скидываю грязное белье, влез под душ. Гитара пусть пока полежит, потомится. Ею займусь позже, а пока…

Амулет!!!

Такого страха я давно не испытывал. Голышом, оставляя на исцарапанном паркете мокрые следы, я бросился к баку. Джинсы сморщились шляпкой гриба-дождевика; я не сразу нашел нужный карман. Шарик оказался на месте.

Я вытащил его и прижал к груди.

Все, господа аснатары… Не было побега, ошибочка вышла. Подозреваемый вновь под присмотром бдительного Вайю.

Домывшись, я взялся за сокровище. Раскрутить до винтика, осмотреть, ощупать – это мой бзик. Обожаю всякие надписи на гитарах, где нетвердой рукой мастера поставлен оттиск с датой и еще каким-нибудь номером доски. От надписи «Made in Japan» на звукоснимателе я просто млею. Музыканты меня поймут. На пятке грифа надпись «ARG570», на корпусе в месте крепления – «2001-11», строкой ниже «RG570-03». И чтобы докопаться до всего этого, надо гитару обязательно раскрутить и разложить на столе.

Скоро обнаружилось, что зверь мне достался раненый. От стальной втулки, в которую уходят болты, держащие флойд, змеилась трещина. С одной стороны она проникала вниз на глубину втулки, затем сворачивала параллельно пружинам. С другой – ныряла в гнездо хамбакера на полтора сантиметра вглубь.

Стукнули мое сокровище. Или же пробовали ставить струны немереной толщины? Наивные. Если стукнули, то непонятно, почему нет следа на флойде… Может, в тот момент она была в чехле?

В любом случае, так оставлять нельзя. Втулка держится неплотно, вылезает из гнезда. Сейчас мы ее эпоксидкой – чтобы на веки вечные. Гриф немного болтается – ну, так это из-за толстых отверстий под крепежку. Я нащепил своим «андужаром» спичек, вставил и завинтил болты.

Все.

Мертво.

Других повреждений нет. Осталось натянуть струны, настроить и можно играть. Только время, время… В заоконный мир спустилась тьма, тот сумеречный осенний вечер, когда неясно, продолжать ли дневные дела или готовиться к ночи, а я все вожусь с «ибанезом».

Мобильник на столе ожил. Я снял наушники и нажал кнопку вызова. В динамике зашуршал (как он мне надоел!) голос Матрика:

– Вексище, ты?! Ну, свушай, бвин. Пхуха! Пхуха немегяная!

– Чего тебе?

– Пгет мне конкгетно, не повегишь!

И Ленька вывалил на меня все свои радости. Ему действительно поперло: кредиторы его поразбежались, как-то вдруг внезапно стало хорошо с работой. Бедняга на меня чуть не молился – по его словам, это я пришел и принес ему три горы удачи!

Положив трубку, я достал шарик.

Как, оказывается, легко приносить людям счастье… Это ведь мой первый день испытания. Сегодня и завтра я творю добро, а потом…

Так что я сижу? Надо оторваться по полной!

Вставайте, граф, нас ждут великие дела!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

(Понедельник, 11.50,

рассказывает Игорь Колесничий)

До визита к неугомонному Винченцо оставалось минут десять. Я неспешно брел по Гертрудинской, держа в руке бутылку с минеральной водой. Желтые листья лезли под ноги с настырностью молодых такс, я же глазел на витрины дзайанских лавочек. Там чудеса, там леший, русалка… булькают магические кальяны, полуобнаженные кадаврини танцуют танец живота. Хорошо! Голова легкая, сил – впору идти горы сворачивать. У меня всегда так, когда удается со вкусом выспаться.

У лавки Еккоро, мастера материализации, шло соревнование. Девушка в китайском халатике – худенькая, быстроглазая, с восточными чертами лица – разбивала кирпичи. Мастерски разбивала: косичкой, локтем, ребром ладони. Штабель все не уменьшался: Еккоро материализовывал стройматериалы быстрее. Разноцветные обломки так и мелькали в воздухе.

Это первый этап. На втором Еккоро будет создавать големов, а на третьем – каменных химер. До четвертого – земляных элементалей – на моей памяти никто не доходил.

Возле Еккоро я ненадолго задержался, а зря. Из толпы зевак выбрался молодой священник в белой рясе.

Священник этот преследовал меня все утро. На вид ему лет восемнадцать. Лицо длинное, подбородок в прыщах – словно на терке натирали, глаза симпатичные, зеленые. И горбится ужасно. Интересно, зачем я ему?

Впрочем, это скоро выяснилось:

– Благого дня, сын мой! – обрадовался монах. – Хотите узнать побольше о господе нашем Ормазде?!

– Не хочу.

Трудно представить, но он обрадовался еще больше: