Монреальский синдром

— Может, ты думаешь, что все это написано на бумаге черным по белому? Вот уж нет! Все, что я тебе сообщил, нарыто в папках с грифом «совершенно секретно». Бертран этот знаком со многими шишками, и большей частью эти шишки работают в Консультативной комиссии по секретам национальной обороны. Мы с тобой залезли в слишком высокие сферы, Шарк, а в высоких сферах полным-полно черных ящиков. И если ты эти ящички откроешь, сразу увидишь, что каждый из них — ящик Пандоры. Не знаю, что ты собираешься делать с этой информацией, но точно знаю: человек, о котором мы говорим, недоступен и неуязвим.

— А вот это мое дело. Он сейчас в Обани?

— Я справлялся, говорят, да. Один звонок под чужим именем — и все в порядке.

— Гениально! Спасибо, Папи!

— Кстати, я тебе не звонил, ты же понимаешь! Не знаю и знать не хочу, какой херней ты занимаешься. Но тем не менее будь осторожен, приятель!

Шарко положил телефон на место, мстительно глянул направо. Слава богу, Эжени исчезла.

Он приглушил радио, которое стало действовать ему на нервы. За окном долины сменялись горами, реки равнинами… Баланс, Монтелимар, Авиньон. Вот и Прованс. Столбик термометра лез, наверное, все выше и выше, потому что солнце сквозь ветровое стекло припекало сильнее некуда. В горле у него пересохло, но не от жажды, а из-за Энебель… Эжени была права. Эта блондиночка перевернула весь его изношенный организм. Жгло в груди, в животе. Все было напряжено до предела, и ему от этого было плохо. Плохо, потому что в сердце у него нет места никому, кроме Сюзанны. Плохо, потому что он на пятнадцать лет старше Люси, и, снова и снова глядя на себя ее глазами, он ясно видит все свои слабости, пороки, несовершенства, все, что разрушало его самого и разрушило его семью. Слишком отдавался работе, почти не бывал дома, единственное, к чему стремился, — преследовать зло, истинное зло, пока не припрут к стенке, измученного, сломленного… Из этой работы не выберешься. И нет этому конца, и нет никакого удовлетворения от нее.

День уже клонился к вечеру. Восемь часов в дороге, восемь часов раздумий — в том числе и о плане атаки.

Чистое самоубийство, Шарко это сознавал.

Не важно, все равно он давно умер. И так часто умирал.

Он уже свернул с Солнечного шоссе, проехал с полсотни километров по А52 и дальше — руководствуясь стрелкой с надписью «Обань», по трассе А501, вдоль которой выстроились здания Главного командования Иностранного легиона и центра приема рекрутов. Длинные белые дома, напоминающие корабли, безупречные линии, строгая военная архитектура. Несколько минут спустя он выехал на дорогу местного значения, потом на дорожку, ведущую к будке постового, охранявшейся дежурным капралом. Белое кепи, красные эполеты, парадная форма Легиона во всей красе. Шарко протянул часовому свое трехцветное служебное удостоверение и сказал:

— Комиссар Шарко из Центрального управления по борьбе с преступлениями против личности. Мне хотелось бы встретиться с полковником Бертраном Шателем.

Полное название его конторы всегда производило сильное впечатление. Шарко в двух словах объяснил, что охотится на преступника-рецидивиста, который, скорее всего, не так давно вступил в Легион по подложным документам. Впечатление лучше было еще усилить, и комиссар добавил, что на счету разыскиваемого преступника насилие и пытки. Часовой попросил его подождать и скрылся за дверью будки. Когда он вышел и показал, где припарковаться, Шарко понял: партия выиграна.

— Вот гостевая парковка, позади вас, можете поставить там машину. Полковник вас примет. Сейчас сюда придет младший лейтенант и проводит вас к нему. Но прежде мне надо забрать у вас служебное оружие.

Комиссар сдал пистолет.

Вскоре он уже молча, зажав под мышкой папку с резинками, следовал за младшим лейтенантом. Внутри, на чистенькой стене ограды, сверкал золотом знаменитый девиз: «Legio patria nostra».[28] Колонны солдат всех национальностей — поляки, колумбийцы, русские — маршировали на плацу под военные песни. Другие, одетые в синие тренировочные костюмы с белыми майками, чуть в стороне пытались одолеть тренировочные лестницы: скорее, скорее, скорее. Во взгляде у любого из этих парней читался страх. Новобранцы…

Готовность идти до конца, экстремизм — чудовищно! Эти не достигшие еще и тридцати братья по оружию с бритыми черепами и стальными глазами не остановятся ни перед чем, они готовы умереть за трехцветное знамя прямо здесь, в любую минуту.

Внимание Шарко внезапно привлекло одноэтажное строение, на фасаде которого виднелась табличка: «Группа информации и коммуникации, ГИИК». Комиссар ускорил шаг, догнал своего провожатого:

— Скажите… а что тут-то делают, в этой самой ГИИК?

— Это подразделение связей с общественностью, по существу — пиар-группа. Сюда поступают многочисленные вопросы, здесь организуют репортажи о Легионе. Производственный отдел группы обеспечивает рекламу Легиона во Франции и за ее пределами.

— А отдел видеопродукции там тоже есть? Такой, где создавались бы и монтировались фильмы для военнослужащих?