Монреальский синдром

— А знаете, что мне кажется? По мне, так камера была в руках у убийц. Они, должно быть… ну, не знаю, они, должно быть, расположили камеру на уровне тела жертвы, будто хотели запечатлеть то, что Пуанье мог видеть в последние секунды своей жизни.

Люси смотрела на фотографии, и ее пробирала дрожь. Последние секунды жизни старого реставратора словно бы проявлялись перед ее глазами — все более и более отчетливо. Бедняга ушел с этим: он смотрел на армейские ботинки, в которые был обут незнакомец с камерой в руках, снимавший старика, пока другой душил его…

— Как будто… как будто Клод Пуанье сам стал камерой, эти сволочи словно хотели залезть к нему внутрь.

— Точно. Вы говорили, что у жертвы была старенькая шестнадцатимиллиметровая камера, была пленка и была проявочная лаборатория? Этим всем убийцы и воспользовались. Они отсняли то, что хотели, пошли в темную комнату, проявили пленку, просушили ее. Потом, уже на свету, вырезали кадры и пристроили их в глазные орбиты жертвы. Вся операция требовала хорошего знания технологии и, конечно, времени — не меньше часа.

Люси закусила губу. Эти два психа не удовольствовались тем, чтобы забрать бобину с фильмом, нет, они разработали сценарий, достойный фильма ужасов, они дошли даже до того, что подкинули полиции пищу для размышлений. Существа мыслящие, организованные и настолько самоуверенные, что могли позволить себе «порезвиться» на месте преступления.

Она попробовала подвести итог:

— Очень мило с их стороны предложить нам два необходимых для расследования элемента: точное положение тела до того, как его повесили, и марку обуви. Армейские ботинки… таким образом подтверждается, что человек, побывавший у Шпильмана, и человек, участвовавший в убийстве Клода Пуанье, — одно и то же лицо. Может быть, военный?

— Либо тот, кто хотел, чтобы его приняли за военного… Либо ни тот ни другой, а кто угодно, кто купил себе в магазине ботинки такого типа — рейнджеров везде навалом… Добавлю, что убийцы неплохо секут в кино, во всяком случае один из них. Он сумел заснять на пленку желаемое, вынуть в темноте пленку из камеры, проявить… Уверяю вас, не имея представления обо всем об этом, вы не смогли бы даже просто включить эту древнюю аппаратуру.

— В темной комнате не было найдено ничьих пальчиков — только отпечатки самого хозяина дома. Надо снова послать туда наших ребят: пусть как следует посмотрят камеры и все остальное. Убийцы наверняка оставили следы своей ДНК, особенно если глаз соприкасался с окуляром камеры. Они не могли не сделать ни единой ошибки, просто не могли. Со смертью так не играют…

Она положила фотографии в сумку, поблагодарила Жюльена, попрощалась с ним. По улице шла медленно, обдумывая все, что узнала. Место многочисленных «как?» теперь заняли еще более многочисленные «зачем?». Зачем убийцы оставили эти кусочки пленки в глазницах жертвы? Зачем им понадобилось демонстрировать садизм?

Погруженная в эти чисто психологические загадки, она вспомнила о Шарко, странном человеке, с которым тайком от своих встречалась в кафе у Северного вокзала. Интересно, а он, с его знаниями и многолетним опытом работы, был бы способен найти ответ? Проявил бы себя лучше, чем она сама, столкнувшись с таким дерзким и необычным преступлением? Люси просто сгорала от желания рассказать парижанину о новом убийстве и посмотреть, как бы он из всего этого стал выпутываться в свои пятьдесят.

По ассоциации Люси вспомнила и граваншонское дело. Там у жертв тоже были вылущены глазные яблоки. Шарко говорил, что сделал это врач или хотя бы медик. Сейчас оказывается, что этот медик был к тому же еще и кинематографистом. Профиль убийцы уточняется, пусть даже никакой ясности пока нет. Зачем было красть глаза? Какое они имеют значение для того, кто вынул их из орбит и унес с собой? Что он с этими глазами делал дальше? Сохранил их, как боевые трофеи? Люси вспомнила навязчивую демонстрацию в короткометражке частей глаза: зрачка, радужки… Вспомнила удар скальпеля по роговице, трепет ресниц… Вспомнила слова Пуанье: «Глаз — всего лишь губка, которая впитывает изображение».

Губка…

Взволнованная мелькнувшей мыслью, Люси схватила телефон, порылась в записной книжке и набрала номер судмедэксперта.

— Доктор? Это Люси Энебель. Я не очень вам помешала?

— Погодите, сейчас спрошу у протухшего негра, который разлегся у меня на столе… Нет, говорит, не очень. Так о чем вы хотите спросить, Люси?

Люси улыбнулась, доктор знал ее как свои пять пальцев. И надо сказать — с лучшей стороны.

— Вопрос, может быть, глупый, но… Я когда-то об этом слышала или что-то такое читала, но точного, профессионального ответа нигде не нашла. Может ли глаз умершего человека сохранить отпечаток того, что происходило перед ним непосредственно в момент смерти?

— Простите? Что вы имеете в виду?