Монсегюр и загадка катаров

Но оценить эту недостойность они могли только путем сравнения с некой высшей ценностью. Оценочное поведение всегда основано на каких-то критериях. Адам и Ева, какими бы ни были элементы, которые содержат эти символические образы, произвели оценку. А чтобы оценить, надо осознать. Если раньше они не были способны оценивать — это потому, что они не сознавали. Во время этого резкого разрыва с прежним душевным покоем они открыли несчастье, страдание, смерть, Зло в общем виде. Но, открыв Зло, они открыли и Добро: это было воспоминание о их прежнем состоянии, теперь спроецированное в прошлое как идеал, к которому следует стремиться, надежда, которою можно жить, то есть абсолютная ценность по сравнению с относительной, которую они приписывали себе. Пойдем дальше: до «грехопадения» Адам был один, после «грехопадения» оказалось, что его два. И однако эти два были в одном. Словно он, как в одном фантастическом рассказе, извлек из себя двойника, и этот двойник зажил независимой, параллельной жизнью, но при этом как его антагонист. Вспоминается сказка «Человек, потерявший свою тень»: с момента, когда тень начинает жить самостоятельно, у нее больше нет никаких причин следовать за человеком, чьей тенью она была. Но однако тень не стала отдельным цельным существом, а человек утратил важную часть того, что составляло его сущность. Больше ни у одного, ни у другой ничего не получается.

Текст Книги Бытия, хотя и вызывает многочисленные комментарии и множество толкований, в глубине остается темным: он ограничивается констатацией, что в какой-то момент истории людей они внезапно перешли из состояния беззаботности в состояние озабоченности. Люди почувствовали себя виновными. Виновными в чем? Об этом мы ничего не знаем. Но кто говорит о виновности, говорит об изъяне, а этот изъян — несомненно нехватка чего-то, нехватка некой высшей реальности.

Сюжет о древе познания добра и зла не единственное темное место в библейском тексте, касающемся «грехопадения». Когда говорят, что ангелы, соблазненные красотой женщин, спустились на землю и соединились с ними, породив тем самым исполинов, которые населили мир до потопа, ввергнув его в разврат, — можно задаться вопросом: помимо всевозможных объяснений рационалистического типа с участием «инопланетян», нельзя ли предположить, что этот вымысел символизирует пленение небесных душ материей, идею, которая занимает видное место в учениях Платона, Пифагора и в катарских постулатах?

Впрочем, ангелы, «познавшие» человеческих дочерей, так и называются этим словом: в тексте говорится о «сынах Божиих», и в стихе 6:2 вовсе нет речи о херувимах, которые в стихе 3:24 охраняют путь к древу жизни. Ангелология Библии путаная, особенно в Книге Бытия, где Враг даже не упоминается. Это не змей-искуситель: о нем говорится только, что он был «хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог» (3:1). Если же отождествлять змея с Сатаной, придется признать, что последний — существо, исходящее от Бога. Действительно, как получилось, что Бог мог создать злое существо?

Официальные тексты умалчивают о мятеже Сатаны, величайшего и прекраснейшего из архангелов. Впрочем, об этих высших существах они вообще говорят очень невнятно. Херувимы появляются внезапно, без объяснения, кто они такие. Разве что — исходя из знаменитого понятия Элохим в стихе 1:2, которое стараются переводить как «Дух Божий», тогда как на самом деле это слово множественного числа, означающее «господа», — истолковать дело так, что Всевышний древнееврейской Библии только первый — primus inter pares [первый среди равных (лат.)] — в загадочной когорте высших существ: архангелов, херувимов и серафимов. Разве змей не говорит Адаму и Еве: «Когда вы вкусите их [эти плоды] …вы будете, как боги, знающие добро и зло» (3:5)? А после грехопадения Всевышний произносит двусмысленные слова: «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло» (3:22). Ответственным за грех никоим образом не называют Сатану, и грех этот состоит, похоже, не в чем ином, как в нахождении доступа к познанию добра и зла — уделу Элохим, который они ревниво охраняли.

Но запрет был наложен не только на древо познания добра и зла. В саду Эдема, в очень точно указанном месте, росло древо жизни, и, если мы правильно поняли, получить доступ к древу жизни было можно, только съев плод с древа познания добра и зла. Ведь в своем проклятии Всевышний, выразив сожаление, что человек «похитил» познание добра и зла, заявляет: «Теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (3:22). Прежде всего надо отметить, что Всевышний имеет дурной характер, что он, не желая делиться своей вечной жизнью с другими, безобразно жаден и ведет себя как обеспеченный капиталист. Что за удовольствие, если все люди будут такими, как я?