Монсеньер Гастон Феб

И вот однажды, когда принц Уэльский благосклонно и милостиво, как он обычно держал себя с теми, кто был приближен к нему, вел беседу, мессир Жан д'Арманьяк стал просить его предложить графу де Фуа в качестве личной любезности, оказываемой ему, принцу, освободить д'Арманьяка от долга — от всей суммы в двести пятьдесят тысяч ливров или хотя бы от части ее.

Тут лицо принца, до этого веселое и открытое, стало серьезным и строгим, ибо сын короля Эдуарда был честным рыцарем, верным своему слову, и потому он ответил, что это требование представляется ему неуместным: раз граф д'Арманьяк попал в плен вполне законным образом, он должен честно уплатить выкуп за себя, ведь в этой осаде граф де Фуа рисковал и собой, и своими людьми, следовательно, поскольку фортуна оказалась на его стороне, никто не имеет права — и сюзерен еще меньше кого бы то ни было — лишить его того, что ему следует получить. Принц добавил:

— Это все равно как если бы от нас, от моего отца и меня, потребовали возвратить Франции то, что Франция отдала нам в качестве выкупа за короля Иоанна после нашей победы при Пуатье; мы — и отец и я — ни за что не сделали бы этого, кто бы ни обратился к нам с этим требованием.

Доводы эти были столь убедительны, что мессир д'Арманьяк больше не смел настаивать, однако он не признал своего поражения и решил взяться за дело с другой стороны.

Он обратился к принцессе, не столь хорошо знакомой с военными порядками, как ее супруг, и она, увидев в этой просьбе лишь случай оказать услугу графу д'Арманьяку, взялась добиться милости, о которой тот просил.

И вот как-то после обеда, когда прекрасный Гастон Феб, подав ей руку, завел любезную беседу, принцесса посмотрела ему в глаза тем взглядом, который женщины усвоили от Сатаны и к которому прибегают, когда хотят заставить нас подчиниться их воле, и проговорила:

— Граф де Фуа, я прошу у вас подарка; поклянитесь, что вы его сделаете.

— Мадам, — отвечал Феб, догадывавшись, о чем собирается просить принцесса, — моя рука и моя жизнь в вашем распоряжении; если речь идет о делах военных, прикажите только — и я отправлюсь воевать туда, куда вам будет угодно послать меня, хоть в Святую землю; но если дело касается денежных вопросов, я, к несчастью, не столь волен в решениях, ведь по сравнению с его высочеством принцем Уэльским я просто небогатый сеньор. Все же, если тот дар, о каком вы просите, не превышает пятидесяти тысяч ливров, можете считать, что уже получили его.

— Но я имела в виду нечто другое, — отвечала принцесса. — Я желаю полного доверия и возможности распоряжаться им неограниченно.

— Вы это получите, мадам, — сказал Феб, — клянусь своей жизнью и своей душой, как я уже сказал. Но что касается денег, вынужден повторить: я лишь простой рыцарь, который строит города и замки для блага своего графства и которому лишь с большим трудом удается поддерживать положение, подобающее ему по его рангу и происхождению. И то, что я обещал подарить вам, превышает вдвое ту сумму, какую благоразумие позволило бы мне отдать.

— Так вот, — отвечала принцесса, — я прошу вас, граф Гастон, освободить от уплаты выкупа мессира Жана д'Арманьяка.

— Мадам, я не изменяю сказанному, — сказал граф. — Я дал вам слово. Граф д'Арманьяк должен мне двести пятьдесят тысяч ливров. Одна пятая этой суммы, пятьдесят тысяч ливров, находится в распоряжении вашего высочества, вы можете потребовать ее у графа или отдать ему по своему усмотрению. Я же сделал для вас все что мог.

Через неделю Гастон Феб вернулся в свое графство, а долг д'Арманьяка так и оставался неуплаченным, как и до его поездки в Тарб, только уменьшился на пятьдесят тысяч ливров по милости принцессы Уэльской.

Оставался еще сеньор д'Альбре, находившийся в заключении в замке Ортез: ему пришлось расплачиваться и за то, что произошло в Тарбе. Гастон де Фуа, раздосадованный уступкой, которую он вынужден был сделать, не думал смягчиться и сразу же по возвращении заявил д'Альбре, что не выпустит его, пока тот не выплатит пятьдесят тысяч ливров или не найдет надежное поручительство — такого человека, кто взял бы на себя его долг и ответственность за него.

Сеньор д'Альбре не знал, к кому обратиться в этих обстоятельствах, и вспомнил наконец, что когда-то он воевал наемником на стороне Карла Злого против кастильцев и французов. На всякий случай он обратился к этому государю. Карл Злой склонился к его просьбе и написал графу де Фуа, чтобы тот освободил своего должника, поскольку он сам, король Наваррский, берет на себя ответственность за всю сумму — пятьдесят тысяч ливров.

К несчастью для сеньора д'Альбре, Гастон Феб знал Карла Злого и понимал, как мало можно полагаться на его слово, а потому отказал в этом ходатайстве: он предпочел держать в руках человека, а не верить слову, хотя человек был простой рыцарь, а слово было королевское.