– Я сказал ему, что надо бы ее запереть. Ведь он даже ключ оставил в стартере. А это небезопасно. В здешних краях.
– Но здесь так мирно. Даже вон коровы…
– Вам не попадался человек с дыркой от пули на правой брючине и с наклеенными усами? Хотя он, наверное, их уже выкинул.
– Нет, нет. Ничего даже и близко похожего не видели.
– Scio cui credidi [знает, который верит (лат.)], – изрек отец Кихот.
– Итальянец? – спросил жандарм. – Папа римский – великий папа.
– Безусловно великий.
– Тот человек – без шляпы и без пиджака. В полосатой рубашке.
– Нет, никого такого мы тут не видели.
– Дырку в брюках ему проделали в Саморе. Пуля чудом прошла мимо. Он из наших завсегдатаев. А вы тут давно?
– Да с четверть часа.
– Откуда едете?
– Из Вальядолида.
– Никого не обгоняли по дороге?
– Нет.
– Не мог он за это время так далеко уйти.
– А что он натворил?
– Ограбил банк в Бенавенте. Пристрелил кассира. Бежал на «хонде». Ее нашли – я имею в виду «хонду» – в пяти километрах отсюда. Потому и небезопасно оставлять машину незапертой, да еще с ключом в стартере.
– Laqueus contritus est, – изрек отец Кихот, – et nos liberati sumus [в тенетах вынужден быть, а мы от них освободились (лат.)].
– Что это монсеньор говорит?
Мэр сказал:
– Я тоже в языках не разбираюсь.
– Вы едете в Леон?
– Да.
– Глядите в оба и не подвозите никого незнакомого. – Вежливо и несколько настороженно жандарм отдал честь монсеньеру и отбыл.
– Почему вы говорили с ним по-латыни? – спросил мэр.
– Мне казалось это правильным.
– Но почему?..
– Мне хотелось по возможности избежать лжи, – ответил отец Кихот. – Даже лжи во благо, а не во зло, пользуясь терминологией отца Йоне.
– А почему вы должны были ему лгать?
– Да совсем неожиданно возникла такая возможность – я бы даже сказал, искушение.
Мэр вздохнул. Вино несомненно нарушило молчание отца Кихота, и сейчас Санчо чуть ли не жалел об этом. Он спросил:
– Вы нашли сыр?
– И даже изрядный кусок, но я отдал ему.
– Жандарму? Да зачем же это?..
– Нет, нет, тому человеку, которого он ищет.
– Вы хотите сказать, что
– Ну да, потому я и боялся вопросов.
– Ради всего святого, где же он сейчас?
– В багажнике нашей машины. Вот теперь было бы крайне неосторожно с моей стороны, как сказал жандарм, оставлять ключ в стартере… Кто-нибудь мог бы уехать вместе с этим человеком. Ну, а так – опасность уже позади.
Мэр долго не мог произнести ни слова. Наконец он спросил:
– А куда вы девали вино?
– Мы вместе поставили его на заднее сиденье.
– Слава богу, – произнес мэр, – что я сменил в Вальядолиде номер машины.
– Почему, Санчо?
– Те жандармы наверняка сообщили ваш номер в Авилу. И теперь он уже у них на компьютере.
– Но в моих бумагах…
– А я и бумаги для вас получил другие. На это, конечно, потребовалось время. Потому мы и пробыли так долго в Вальядолиде. Тамошний владелец гаража – мой давний друг, член нашей партии.
– Санчо, Санчо, сколько же лет тюрьмы мы за это заработали?
– И вполовину не столько, сколько вы получите за то, что скрываете от правосудия беглеца. И что это на вас напало?..
– Он попросил меня помочь. Сказал, что его несправедливо обвинили, спутали с кем-то другим.
– Это с дыркой-то от пули в штанах? Человека, ограбившего банк?
– Но ведь и ваш Сталин был таким же. Многое зависит от побудительных мотивов в конце-то концов. Если бы Сталин пришел ко мне исповедоваться и честно рассказал о причинах, побудивших его так поступать, я бы, возможно, велел ему десять дней молиться по четкам, хотя в Эль-Тобосо я до сих пор никого так строго не наказывал. Помните, что сказал мой предок галерным рабам, прежде чем их освободить: «На небе есть бог, и он неустанно карает зло и награждает добро, а людям порядочным не пристало быть палачами своих ближних…» [Сервантес, «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», ч.1, гл.22, пер. Н.Любимова]. Это добрая христианская доктрина, Санчо. Десять дней перебирать четки – достаточно суровое наказание. А мы не палачи и не занимаемся допросами. Добрый самарянин не расспрашивал беднягу – того, которого избили разбойники, – о его прошлом, а взял и помог ему. А ведь этот человек, возможно, был мытарем, и разбойники лишь отобрали у него то, что он у них взял.
– Пока вы тут разглагольствуете, монсеньер, наш раненый, наверно, помирает из-за недостатка воздуха.
Они поспешили к машине и обнаружили беглеца в весьма плачевном состоянии. Накладные усы, намокшие от пота, отклеились и свисали с края верхней губы. По счастью, он был маленький и без труда уместился на том небольшом пространстве, которое мог предоставить ему «Росинант».
Тем не менее когда его выпустили из багажника, он принялся возмущаться:
– Я думал, я тут сдохну. Куда это вы провалились?
– Мы старались для вас, как могли, – сказал отец Кихот почти теми же словами, какие употребил его предок. – Мы не собираемся вас судить, но ваша совесть должна была бы подсказать вам, что неблагодарность – позорный грех.