— Что, любовных романов начитался? Ты думаешь - я слепой? Думаешь, не знаю, что ты в меня влюблен? Как бы ты не желал мне смерти, и как бы сейчас не брыкался в моих руках, ты принадлежишь мне, и ты сам этого хочешь. Но я тебя не люблю. Я вообще не понимаю, с чего бы мне тебя любить? Я сделал тебе отличное предложение, думал ты взрослый и умный парень, видно, ошибался. Мне твоя любовь не нужна, и даже моему самолюбию она не льстит. И знаешь, даже в постели ты мне больше не нужен. Ты сейчас пал так низко, что я отзываю свое предложение. Ты мне больше не интересен. Мне нравился тот сумасшедший, рискованный и смелый омега, который не считался ни с кем, и даже со мной. А оказалось, ты просто хорошо играл и такой же, как и все, который, почуяв интерес к своей заднице, решил, что я пойду на поводу и сделаю все так, как ты хочешь. Ты просишь меня за отца, просишь за семью, даже любви у меня просишь. Если больше вымаливать у меня тебе нечего, то уходи, - Намджун отпускает Мина.
Когда Намджун делает шаг назад и заходит за спину, Юнги вздрагивает без поддержки, расправляет плечи и медленно опускает голову, всматриваясь в мятую ткань футболки. Он размыкает губы, пытаясь сделать глубокий вдох, но получается только прерывисто, поверхностно выдыхать, прижимая дрожащую ладонь к груди. Юнги не закрывает глаз, но все равно не может понять, почему на руке не остается крови, хотя между пальцев словно чувствуется что-то влажное и горячее, стекающее вниз по коже. Но крови нет. А ладошка по-прежнему все такая же белоснежно-чистая. Даже тогда, когда ему кажется, что прямо там, в самом центре, у него сквозная пылающая дыра. Черная, с расползающимися рваными краями, и боли от нее столько, что горло сводит, а темнота ширится и тяжелыми волнами идет по телу, сплавляя его рухнувший глупый мирок уродливыми вспененными ожогами.
Намджун за спиной абсолютно спокоен. Ему все равно. И Юнги сомневается, что когда они трахались – было иначе. Просто стоило один раз разжать ладони и перестать держаться, чтобы понять, что его никто не держит в ответ. Никто не идет по его следам. Никто не останавливает. Мин почти готов усмехнуться, но лишь продолжает заставлять себя дышать и держать мелко осыпающуюся под ноги маску, которая с каждым вздохом только сильнее ломается, а трещина в груди болезненно жжется и ползет по сторонам, сцепляясь вокруг него глухим вакуумом – без цветов, без эмоций, без жизни. Сердце судорожно останавливается, сжимается без права на следующий удар, и зрачки у Юнги топит вязким липким мазутом, чернотой обуглившейся души размазывая гарь по хрупким тонким костям, где каждый следующий вдох – очередная секундная смерть. Смерть, которую не пережить.
Он медленно поворачивается и идет к двери. Его не окликают, не останавливают: ничего.
***
Мин выходит из здания и садится в первое попавшееся такси. Сердце давит на ребра, грозится переломать их к чертям и вылезти наружу. Не больно, нет. Ничего. Чувства атрофировались. Мин реагирует на таксиста только с третьего раза, расплачивается и, выйдя из машины, идет в ближайший маркет. Соскребает все свои оставшийся деньги и, купив бутылку недорогого виски, идет домой. Если он не напьется, то он повесится. Юнги это знает, он чувствует, как чешутся руки сделать петлю и просунуть в нее голову. Тогда все закончится. Не придется искать выхода, не придется думать о семье, о себе, о последствиях своих поступков. А самое главное, не придется прокручивать в голове раз за разом последний разговор с Намджуном. Разговор, который добил, который порвал на куски все, на чем держался Юнги. Выбил почву из-под ног и поставил крест на надежде. Ким Намджун - монстр, и он оправданно носит это название. И он только что сожрал душу Мина. Юнги подряд наливает виски в бокал и, морщась, пьет. Глотает и не чувствует облегчения. Только горечь во рту и раздирающее горло послевкусие. Не помогает. Он уже выпил половину, но мозг не отключается. Кадры меняются со скоростью света. Одни картинки и это звенящее набатом в ушах намджуново “Кто ты такой?”. Омега переползает в гостиную, ложится на диван и медленно умирает. От сжирающего изнутри отчаянья, от безысходности, от одиночества. Сгорает миллиметр за миллиметром и даже не пытается цепляться за реальность, не пытается остаться тут и проваливается в темноту.