Монстр из отеля №7

Я быстро вздыхаю и снова смотрю на нее.

Открываю рот.

«Нет, я хочу погулять только с тобой».

Это я хочу сказать, но у меня ничего не выходит. Я молча смотрю на нее и хочу преодолеть разделяющее нас расстояние в два шага, но сейчас Кария спокойна, а если увидит шрамы у меня на теле и еще что пострашнее под моей кожей, она…

Я поворачиваюсь.

Не ухожу, но и не могу смотреть на нее.

Она совершенна во всех отношениях, а я ничего не могу ей дать. Я бы только заманил ее в ловушку, препарировал, запер у себя, убил.

— Подожди, не уходи.

Ее голос все еще такой хриплый, низкий, тихий и испуганный.

Я закрываю глаза и вдыхаю октябрьский воздух.

По спине стекает пот.

Я не хочу уходить, но и не знаю, как остаться.

Этого я тоже не могу сказать. Я ничего не могу сказать.

Я… не могу.

Мне нужно идти домой.

Знаю, Штейн прав. Мне здесь не место. Никто меня не поймет, все будут только смеяться, и если бы она когда-нибудь увидела меня таким, какой я есть на самом деле, то закричала бы. Убежала.

У меня в жизни не может быть этого маленького кусочка солнца, только если она умрет, станет плавающем в банке трупом, а у меня для этого еще недостаточно храбрости.

Пока нет.

Глава 9

КАРИЯ

— Я никогда не причиняла тебе вреда.

Я снова обретаю дар речи, когда Саллен принимается укрывать меня легкой, мягкой простыней. Он начинает с плеч, натягивая вокруг меня ткань, запихивая ее под мои руки, локти, запястья. Он методично проделывает то же самое с моими бедрами, икрами, ступнями. Хлопок плотно облегает мое обнаженное тело, у меня над лицом нависает тень Саллена, самое реальное в этом моменте — это жжение губ от его полуукуса.

Мои глаза подрагивают под закрытыми веками, но я даже не могу повернуть голову, не говоря уже о том, чтобы посмотреть. У меня пересохло во рту, губы кажутся неуклюжими, и все такое тяжелое.

— Я никогда…, — я замолкаю, потому что не могу продолжать.

Мне требуется слишком много усилий, чтобы просто дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, рассуждать или что-то ему объяснять.

Коснувшись моего виска, Саллен убирает волосы у меня с лица. Теперь на его пальцах кожа, перчатки. Он носил их и раньше, когда стал старше, хотя и пытался это скрыть, вечно держа руки в карманах своей толстовки.

В отличие от недавнего извращенного поцелуя, теперь его прикосновение нежное. Почти нерешительное. Он заправляет пряди мне за ухо, скользя по краю ушной раковины, от чего по моему горлу, спине, груди пробегает ледяная дрожь, превращая мои соски в твердые, отяжелевшие бусины.

Затем Саллен кладет одну руку мне на щеку и нежно поглаживает мое лицо.

Я хочу что-то сказать, задать вопрос, понять, где нахожусь, реально ли все это, или я могу поддаться иллюзии сна.

Саллен наклоняется, моих губ касается его дыхание, и я улавливаю запах пустоты. Он не жует жвачку и не ест мятные леденцы, не похоже, что он только что почистил зубы, но его дыхание чистое и в нем нет ничего. Однако вокруг него витает аромат увядающих роз и влажной земли. Этот запах восхитителен в своей порочности, и когда я вдыхаю его, у меня в груди одновременно вспыхивает чувство покоя и опасности, от чего мой пульс бьется как у испуганного кролика.

— О, это неправда, — говорит он таким хриплым голосом, что это напоминает какой-то нечеловеческий звук.

Я чувствую, как под веками двигаются мои глаза, отчаянно желая увидеть, но все напрасно. Поскольку Саллен, похоже, щелкнул выключателем, отчего погас даже зеленый свет, и вокруг нас теперь только тьма.

Он проводит по моей нижней губе большим пальцем, его прикосновение легкое и скупое. Я чувствую вкус кожи его перчатки, он как новая обувь и густой дым. Я не пробовала ни то, ни другое, но предполагаю, что на вкус они именно такие.

— Я этого не делала, — снова умудряюсь произнести я, и на меня накатывает волна облегчения. — Я… искала тебя. Звала. Я всегда хотела с тобой поговорить.