Монстр из отеля №7

Но она ничего такого не произносит.

Она оставляет меня жить в этой мечте.

— Дай мне посмотреть на тебя, — краснея, говорит Кария, но как только она отводит глаза, чтобы взглянуть на мои руки, я перемещаюсь на колени и, нависнув над ней, прижимаю ладонь к ее трахее. Я быстрее трахаю ее пальцами, а она задыхается, широко распахнув от страха свои глаза.

— Стяни с меня водолазку, — шепчу я, чувствуя, как под моей рукой напрягается ее горло. Как вокруг пальцев плотно смыкаются ее стенки, когда я трахаю ее ими. Думаю, что все в ней так сильно сокращается и сжимается, потому что теперь ей снова страшно. — Хочешь посмотреть? Стяни ее.

От дыхания у нее раздуваются ноздри, но Кария хватается за высокий ворот надетой у меня под толстовкой водолазки. Она касается пальцами моей кожи, и я вздрагиваю. Моя рука все еще у нее между бедер, но я не двигаюсь и не вынимаю пальцы. Если она закричит или попытается убежать, я ее прикончу.

Впившись в меня взглядом своих голубых глаз, Кария дергает за ткань чуть ниже моего подбородка.

Затем без малейшего промедления тянет ее вниз, обнажая бугристую, зашитую плоть.

— Ниже, — рычу я, потому что ее ждет еще много омерзительного.

Кария дрожит подо мной, стискивая мои изуродованные пальцы. Но подчиняется и стягивает ткань еще ниже.

У нее распахиваются глаза.

Я понимаю, когда она это видит.

Штейн сделал это канцелярским ножом. Мне пришлось произносить каждое слово по буквам.

— Еще, — говорю я, раздвигая внутри нее пальцы, и Кария вздрагивает. Но не сопротивляется.

Она продолжает тянуть за ворот, и вместе с ним смещается и толстовка. Кария бледнеет, у нее блестят глаза.

— Всего тебе не увидеть, пока я ее не сниму, но эту часть меня ты не получишь никогда.

Я наклоняюсь ближе, затем хватаю Карию за подбородок и поворачиваю ее голову, чтобы она больше на меня не смотрела.

— То, что здесь написано, чистая правда, — шепчу ей на ухо я.

Я больше не могу к ней прикасаться.

Я убираю от нее свои пальцы и сую их ей в рот.

Кария в испуге безропотно приоткрывает губы, и я засовываю пальцы ей в самое горло. Я чувствую, как она давится, и кладу руку ей на подбородок.

Сейчас она для меня не что иное, как тело, испытывающее физические реакции. Я ничего не чувствую, заставляя ее биться в конвульсиях. Ничего не чувствую, говоря ей на ухо ужасные вещи.

— Я жалкое ничтожество, — шепчу я, произнося слова, которые Штейн вырезал у меня на груди, начав чуть ниже рубцовой ткани на горле.

На мне нацарапано кое-что и похуже — на торсе, над почками, вдоль спины. Но «Я ничтожество» обошлось мне дороже всего. Мне тогда было тринадцать, и Штейн застукал меня за просмотром порно, когда я, обхватив рукой свой член, смотрел на других девушек, но мечтал о ней.

Он наказал меня за это, и только смеялся, когда я голым произносил для него по буквам каждое слово. Рекс, Артур и Констанс наблюдали за моими страданиями, ухмыляясь и попивая пиво.

— А теперь и ты тоже.

Затем я опускаю голову и кусаю ее за горло, так сильно, что Кария наконец-то начинает кричать, сжимая во рту мои пальцы, врезаясь зубами мне в кожу. Я смеюсь, чувствуя на языке привкус железа, и даю ей возможность сделать вдох.

— Теперь ты хочешь от меня уйти?

Глава 29

КАРИЯ

Саллен проталкивает пальцы мне в горло, и в уголках моего рта скапливается слюна. От удушья с моих губ срывается отчаянный звук. В месте укуса щиплет шею, у меня кружится голова и начинает болеть живот. От вина, от него; не знаю, но в любом случае, я фантастически пьяна.

И все же я хочу говорить. Хочу ему ответить.

«Нет, я не хочу уйти, глупый мальчишка. Я не боюсь. Ты не пугающий. Ты не монстр, каковым себя считаешь».

Тогда я кусаю его за руку, потому что не могу вымолвить ни слова, когда он затыкает мне пальцами рот.

Но он их не убирает.

Я сильнее стискиваю зубы, чувствуя под ними кости, ощущая на языке свой вкус и вспоминая, как он приказывал мне делать это, когда я была под успокоительным.

Ему нравится, когда его кусают. До меня он, наверное, этого не знал.

С губ Саллена срывается стон, и мне становится жарко. Я впиваюсь пальцами в простыни, потому что, несмотря на стекающую по моему лицу слюну и его карающую позу, он не причиняет мне боли и не пугает меня, и я буду твердить это себе миллион раз, пока это не станет правдой.

Я вонзаю резцы в костяшки его пальцев, у меня в висках стучит пульс, но Саллен лишь все глубже проталкивает их мне в горло, пока к нему не подступает желчь, и я вынуждена разжать челюсти.

Затем он резко отстраняется.

У меня сжимаются легкие, я хватаю ртом воздух и впиваюсь ногтями в ладони, а белые простыни смягчают боль.