Монстролог. Дневники смерти

И только тогда бросил спичку в центр кучи. Пламя взлетело до самого неба. Вскоре послышался запах горелой плоти. Я не впервые чувствовал его. Глаза у меня заслезились, не столько от дыма, сколько от воспоминаний, вспыхнувших ярко вместе с пламенем. Чья-то рука легла мне на плечо. Я обернулся и увидел Малакки. В его синих глазах отражался свет костра. По раненой щеке скатывалась слеза. От костра шло тепло, но Малакки был скован ледяной тоской – ледяной, как могильные камни.

Бедный! О чем он думал, глядя на горящих монстров, как не о своей семье, о Майкле и об отце, о матери, прижимающей к себе младенца переломанными руками, о любимой сестре Элизабет, которая прибежала к нему за спасением, а встретила смерть? Чувствовал ли он облегчение сейчас? Свершилось ли, по его мнению, правосудие? «Я тоже мертв… внутри ничего нет», – сказал он мне. А сейчас? Воскресил ли его этот костер из оторванных конечностей и торсов, сваленных в кучу?

Я остро сочувствовал его горю, потому что мы были братьями по несчастью – такому, когда все дороги ведут только к неизбывному горю и чувству вины. Есть ли чудодейственное средство, волшебный эликсир, придуманный людьми или богами, способный исцелить нас и облегчить агонию? Вот уже год прошел с тех пор, как я потерял своих родителей, а память все еще терзает мою душу, словно та ночь, когда наш дом сгорел дотла, была только вчера. Да и сейчас, восемьдесят лет спустя, они все еще тлеют в руинах – черные, скрюченные трупы моих родителей. Я слышу их крики так же отчетливо, как скрип этой ручки по бумаге, когда я пишу сейчас, как шум вентилятора на своем столе, как щебет птицы за окном. Я вижу отца таким, каким он был перед смертью, с той же отчетливостью, с какой вижу календарь, висящий сейчас на стене, отмеривающий дни моей жизни, или солнечный свет на лужайке, над которой порхают стрекозы и бабочки.

Почти неделю отец лежал в постели, охваченный жестокой лихорадкой, накатывающей и спадающей, как прилив и отлив. Только что он горел, как в огне, а уже в следующий миг стучал зубами от холода, и не хватало одеял, чтобы его согреть. Ничто не задерживалось у него в желудке, а на третий день страданий по всему телу у него стали появляться ярко-красные пятна размером с полмонеты. Моя мать, игнорируя его протесты («Это просто температура, ничего страшного»), пригласила семейного врача, который поставил диагноз «опоясывающий лишай» и обещал полное выздоровление. Мать это не убедило: отец недавно вернулся домой из поездки с Уортропом неизвестно куда, и она подозревала, что он подхватил какую-то редкую тропическую болезнь.

У отца стали выпадать волосы; они вылезали клочьями, и даже его борода и брови осыпались, как осенние листья. В панике мать послала за Уортропом. К этому моменту красные пятна на теле отца стали воспаляться, на них появились молочно-белые точки размером с булавочную головку, дотрагиваться до них отцу было больно. Даже прикосновение ночной рубашки к одной такой точке заставляло его биться в агонии. Поэтому он вынужден был лежать неподвижно поверх одеяла, беспомощно отдавшись боли. Он не мог есть. Он не мог спать. К тому моменту как пришел Уортроп, он впал в состояние почти полного беспамятства. Казалось, он не узнал Доктора и был не в состоянии отвечать на вопросы о своем состоянии. Доктор осмотрел язвы и взял кровь на анализ. Он посветил ему в глаза и посмотрел горло, взял образцы волос, оставшихся на подушке и одеяле. Отец к тому времени был уже совершенно лысый. Уортроп измерил и нам с матерью температуру, и нам посветил в глаза, и взял анализ крови.

– Вы знаете, что с ним, – сказала мать.

– Возможно, это лишай, – сказал Доктор.

– Но это не лишай, – настаивала она. – Вы это прекрасно знаете. Скажите, что на самом деле с моим мужем. Пожалуйста, Доктор Уортроп!

– Не могу, Мэри, потому что я не знаю. Мне нужно сделать анализы.

– Он выживет?

– Думаю, да. Возможно, он будет жить еще очень долго, – добавил он загадочно. – А пока попробуйте прикладывать ему горячие компрессы – такие горячие, какие он только сможет выдержать. Если что-то изменится – в лучшую сторону или в худшую, – немедленно пришлите ко мне вашего мальчика.