Монстролог

На полпути вниз я понял, что не могу идти дальше. От задержки дыхания кружилась голова, сердце билось в пятках, меня всего трясло с ног до головы. (Кстати, где моя шапочка? Неужели я потерял ее у могилы?!) Я замерз, а моя несоразмерно длинная тень, падающая на ступени, не имела головы, в чем я до сих пор пытаюсь найти скрытый юмор. Итак, я осторожно вдохнул, и холодный воздух наполнил легкие. Я глотнул немного этой отравы, надеясь, что этого хватит для завершения моей миссии. «Давай, Уилл Генри! – скомандовал я себе. – Доктор ждет!» Мне и в голову не могло прийти вернуться к нему с пустыми руками. Итак, оттолкнув врага, известного всем воинам, напоминая себе, что я был свидетелем расчленения Антропофага и видел это собственными глазами – и таким образом задвигая все сомнения в том, жив он или нет, – я преодолел оставшиеся ступени и оказался внизу под лестницей. Сундук стоял там, прислоненный к стене и покрытый слоем пыли. Он издал протестующий звук, когда я потянул его из уютного уголка, где он примостился – словно живое существо заворчало, разбуженное от долгого сна. Ухватив его за старую кожаную ручку, я поднял сундук над полом на пару дюймов: тяжело, но не настолько, чтобы я не мог занести его наверх. Я поставил его на пол и волоком дотащил до первой ступеньки, стараясь смотреть только прямо, хотя краем левого глаза я видел черную тень – чернее обычного мрака старого подвала. Антропофаг. Когда я поднял сундук, чтобы затащить его наверх, заговорил голос моего врага; страх зашептал мне в ухо – эхом отдавались слова Уортропа: оплодотворенное яйцо вкладывается в рот мужской особи, где покоится в мешочке, расположенном вдоль нижней челюсти. У самца есть два месяца, чтобы найти утробу для своего отпрыска, потом защитная пленка рвется, и отец либо глотает зародыш, либо давится им насмерть…

А вдруг во время вскрытия Доктор что-то упустил? Вдруг еще один зародыш Антропофаг спокойно притаился во рту выпотрошенного монстра, развился там и выбрался из своего кокона? А теперь быстро пробирается по полу в мою сторону? Там, на кладбищенской дороге, Доктор говорил, они отлично взбираются вверх. Что, если с помощью своих острых ногтей этот уже взобрался на потолок над моей головой, и, стоит мне сделать еще шаг – он обрушится на меня, и вцепится своими бледными лапками, и вырвет мне глаза? Я прямо увидел, как я кручусь посреди лаборатории, кровь хлещет из моих пустых глазниц, а существо размером с кулачок сползает по моему лицу и обрывает мои истошные вопли, вырывая мне язык мускулистой лапкой и съедая его крошечными острыми зубами. Это было нелепое видение, порожденное паникой, но в момент паники ты не чувствуешь ее нелепости. Паника обладает собственной логикой и силой. Она погнала меня вверх по лестнице, дала мне неестественную силу и стойкость. Я не чувствовал ни тяжести сундука, ни боли в пальцах и плечах, ни того, как сильно бил сундук мне по коленкам, когда я стремительно взбирался вверх. Солнце затопило верхние ступени, купая меня в сверкающем душе торжествующего света. Я закинул короб на пол кухни и протолкнул его внутрь, взобрался еще по трем ступенькам вверх, перескочил через кухонный порог и изо всех сил захлопнул за собой дверь. Я ловил ртом воздух, голова у меня кружилась, перед глазами плясали черные точки. Чувство было такое, будто я избежал страшной опасности – но какой? Так часто и бывает: чудовища, владеющие нашим сознанием, – не более чем наши собственные страхи и фантазии.

– Уилл Генри! – позвал Доктор. – Ты что там, уснул? Или решил поесть? Время сна кончилось, а поесть сможешь позже. Пошевеливайся, Уилл Генри!

С глубоким вздохом – каким же сладким казался воздух здесь, наверху! – я поднял сундук и потащил его через холл в библиотеку. Доктор с нетерпением ждал в дверях. Он принял сундук из моих рук и грохнул его рядом с рабочим столом, едва не проломив доски пола.

– Дедхем, Дедхем, – бормотал Доктор, опускаясь на колени перед старинным сундуком.

Он откинул медные защелки и поднял тяжелую крышку. Я тихонько приблизился, с любопытством глядя через его плечо, – мне не терпелось узнать, что там, внутри сундука, который я, проработавший с Доктором большую часть года, никогда не замечал в углу под лестницей, где он притаился в тени. И какое отношение содержимое сундука имеет к той проблеме, над которой корпеет сейчас доктор? И почему это важнее, чем разгуливающие тут и там Антропофаги?

Первым, что Доктор извлек из сундука, была человеческая голова, мумифицированная и сжавшаяся до размера апельсина. Цвет кожи напоминал черную патоку. Глаза были зашиты. Открытый беззубый рот застыл в безмолвном крике. Доктор отложил голову в сторону, едва взглянув на нее. Но, почувствовав мой взгляд, обернулся – и что-то в выражении моего лица рассмешило его. Он улыбнулся, хотя делал это очень редко. Улыбнулся – и улыбка полностью преобразила его черты.

– Голова моего отца, – сказал он.