Монструозность Христа

Но это равновесие не могло просто удержаться в отдельных областях. Его «удержание» требовало постоянного воссоздания, и когда ему был брошен вызов (куда более серьезный изнутри, чем снаружи, – как в случае номинализма, берущего свое начало очень рано, как показал Честертон, утверждая, что опора христианства всегда была шаткой, хотя также и на удивление устойчивой)[429], то равновесие приходилось несколько пересмотреть. Труды Экхарта против однозначной и волюнтаристской мысли – хорошая тому иллюстрация. По всем вышеприведенным причинам я отвергаю жижековскую защиту гегелевского прочтения христианства и христианской истории. Исходя из католической и радикально ортодоксальной точки зрения, мы не окончательно перешли к пост-средневековой, более полной реализации христианства. Скорее мы все еще проживаем «некоторое» Средневековье – однозначное, волюнтаристское, номиналистически-неоднозначное и таинственно-гностическое.

Пришло время оставить язычество прогресса и открыть более аутентичные Средние века – воплощенные в экхартовской переработке католического равновесия в позднее Средневековье, уже вполне модернистское.

Но термин «средние» тогда был бы более основательно обоснован новым творческим удержанием равновесия – ничем иным, как метаксологическое возвратно-поступательное движение абсолютно парадоксального.

Диалектическая ясность против туманного образа парадокса Славой Жижек

Материализм, теология и политика: условия дебатов

Может показаться, что в теоретических дебатах мы достигаем мертвой точки, когда два оппонента доводятся до своих базовых предпосылок: в этой точке любая аргументация, включая «имманентную критику», избыточна. Каждый из оппонентов доводится до своего «вот моя точка зрения», и другой не может ничего с этим поделать, не опираясь на свои собственные окончательные предпосылки, на свое «вот моя точка зрения». Однако поистине гегельянский подход позволяет найти выход – отрицая очевидное, утверждая: «Ты говоришь, что это твоя точка зрения, но это не так – у тебя вообще нет никакой точки зрения!». То есть выход заключается в отрицании, что искренне выступать за точку зрения оппонента вообще возможно – ход, напоминающий бессмертый ответ допрашивающего из книги «1984» на вопрос Уинстона Смита о том, существует ли Большой Брат: «Вы не существуете».

Диалог между Милбанком и мной (который, как каждый истинный философский диалог, является взаимодействием двух монологов), по-видимому, колеблется между этими двумя крайностями. С одной стороны, я первый признаю аутентичную духовность, поддержвающую позицию Милбанка, духовность, заметную во множестве его формулировок, с которыми я полностью согласен. Когда, например, он пишет, что «зло также является грехом, выступающим против того лекарства от греха, которое всегда-уже есть», он предоставляет прекрасную формулу само-относимого временного парадокса зла. И я не могу не восхищаться его точным объяснением того, как «благодать для Экхарта – не просто контингентно добавленный высший слой реальности»: «как не вызыванный никакой необходимостью дар (“не надо было…”), она также является самым необходимым». С другой стороны, Милбанк многократно приписывает мне (или Лакану) понятия и утверждения, которые ни один из нас не выдвигает и не защищает ни в каком смысле. Однако разрыв между нами яснее всего виден в противоположных случаях: когда Милбанк критикует меня просто за утверждаемое мной, как будто бы моя точка зрения была бы явно несостоятельной. Взять например следующий пассаж из его ответа:

Даже сам Бог может явить себя только инкогнито, под некоей игривой личиной. Но – и это очевидно – если бы это инкогнито было бы абсолютным (на что, по-видимому, указывает Жижек, так как его Христос – заговаривающийся безумец), узнавание было бы невозможным. Так что если последствием вочеловечения является то, что мы видим Бога, полностью присутствующего в повседневной жизни, неограниченного законом, то это может изначально открыться нам только посредством события, совмещающего необычайное с обычным. Именно этот факт ускользает от Жижека… Но Кьеркегор по праву утверждает… что чудо есть только знак, который следует интерпретировать, и что оно остается лишь двусмысленным показанием, все еще «непрямым».