Монстры

В тот вечер мы ужинали вместе — в сложившихся обстоятельствах никто особенно не стремился к уединению. Мы медленно жевали ветчину с горячей картошкой, сыром и огурцами и пили отличный кларет, который Суондж, по-видимому, извлек из хозяйского погреба, уже нимало не заботясь о сохранности имущества профессора Чейзена.

Наступала ночь, и нам все больше становилось не по себе. За окнами сгущалась тьма, на черном небе, затянутом тучами, не было ни луны, ни звезд. Казалось, вот-вот начнется гроза, но гром и молнии пока не тревожили замершую в предчувствии бури природу. Суондж велел зажечь все лампы, какие только были в доме, — мы так и сделали. Наше убежище стало походить на средних размеров маяк. Горящие окна освещали желтоватым светом все подходы к дому, пустые загоны, сад и парк.

Суондж не разрешил Дорис задергивать шторы.

— Нам должно быть все видно, — сказал он.

Под «всем» подразумевался неведомый враг, нападение которого ожидалось в любой момент. Суондж явно чувствовал себя комендантом осажденного форта.

После «семейного» ужина я пошла наверх «готовиться к военным действиям», которые могли начаться в любой момент.

Если бы только можно было узнать, с чем мы имеем дело, что за враг таится там, снаружи! Я в ужасе подумала о жителях деревни, которые вообще не подозревали о нависшей над ними угрозе. Сейчас, однако, было уже слишком поздно пытаться предупредить их. Тьма окружала нас, и мы держали осаду на нашем одиноком маяке.

Поднявшись на второй этаж, я зашла в библиотеку и выглянула из окна во двор, на подъездную аллею, которая вела к деревне.

Церковный колокол пока молчал.

Часы тянулись невыносимо — так медленно, один за другим, падают листья с равнодушных деревьев, которым, в общем, безразлично, что делают с ними осень, зима, а потом весна. Меня всегда потрясало спокойствие творений природы. Им лучше нас известно, какой конец их ждет, и они мирятся с этим. Только мы, единственные твари на этом свете, чуждые его гармонии, никак не покоримся судьбе и все продолжаем бессмысленное сопротивление.

Без пяти двенадцать я услышала бой часов, стоявших в глубине библиотеки, между полками, и запоздало отбивавших три четверти двенадцатого. От их звука я очнулась, — похоже, до этого я все же задремала, сидя у окна. Я огляделась, и мне показалось, что все вокруг странным образом изменилось. Потом я встала и хотела пойти вниз к Дорис и Суонджу, но, прежде чем выйти из библиотеки, еще раз посмотрела в окно.

На улице все было тихо, даже тучи на небе замерли. Однако, как и пару дней назад, я вдруг почувствовала напряженность этой гробовой тишины. Молчание оглушало, поглощало весь дом. Я поняла, что это молчание есть не просто отсутствие каких-либо звуков. Тут следует сказать, что слух человека вообще гораздо более тонкий инструмент, чем принято считать. И ничего сверхъестественного в этом нет, все вполне объяснимо с научной точки зрения. Ведь древние животные инстинкты, неоднократно спасавшие наших первобытных предков, продолжают жить в нас и время от времени дают о себе знать. Вероятно, в тот момент именно инстинкт подсказывал мне, что опасность близка и тишина, внезапно наступившая вокруг, предвещает недоброе.

Я повнимательнее всмотрелась в ночной пейзаж за окном. Среди полной неподвижности теней и полос света, падающего из окон во двор, я вдруг заметила на улице какое-то движение. При полном безветрии вдруг затрепетала листва на деревьях. Зашелестели кусты. К дому кто-то приближался.

Оглушительно треснула ветка. Этот звук разорвал тишину ночи и показался мне громче пистолетного выстрела.

По подъездной аллее что-то медленно ползло. Тварь была именно такая, как ее описывал Джим Гарди: к дому приближался оживший мертвец. Руки и ноги бессильно волочились за телом, а тело между тем ползло все вперед и вперед, отталкиваясь грудной клеткой от дорожки из гравия и время от времени демонстрируя переломанные ребра, торчавшие из-под разорванной пожелтевшей кожи. На черепе виднелись остатки длинных развевающихся волос, — по-видимому, при жизни это была женщина. Голова то и дело поворачивалась вправо-влево, как будто мертвец осматривался или принюхивался. В свете окон было видно, как пустые глазницы трупа вспыхивают белым огнем.

Мертвец решительно двигался по направлению к дому. Вот он уже подполз к самому крыльцу, но потом вдруг отпрянул с неожиданной для него быстротой и энергичностью. Казалось, упырь не в первый раз шел в гости к профессору: как какой-нибудь молочник или давний близкий друг, он, убедившись, что парадная дверь заперта, направился к двери черного хода.

Тут из-за поворота подъездной аллеи показался второй труп, мало чем отличающийся от первого, и тоже пополз к дому. Судя по шелесту кустов и громкому шороху гравия, дом был окружен по меньшей мере дюжиной ползающих мертвецов.