Монтаньяры

Клуб, уже много раз менявший свой состав и свое официальное название, так и не стал руководящим органом Горы — партии монтаньяров. Не был он и душой Революционного правительства, не все члены Комитета общественного спасения входили в него. Карно и Камбон не состояли членами клуба. Отождествление якобинцев 1793 года и монтаньяров, по меньшей мере, условно. Дантон, Демулен и вся их компания формально члены клуба, но фактически они не якобинцы в духе Робеспьера. Также и кордельеры здесь отнюдь не свои люди. Тем более что Робеспьер пытается сделать из клуба какую-то религиозную секту, ревниво очищающую свои ряды. Неугодных Неподкупному подвергают чистке и все чаще исключают. А в обстановке террора исключение — путь к эшафоту. Робеспьер насаждает сектантскую непримиримость, но сделать клуб до конца робеспьеровским ему так и не удается.

Историки-фантасты любят изображать якобинцев каким-то вольным сообществом свободных философов и демократов, вдохновляемых Неподкупным и Добродетельным Максимилианом. Настоящая роль клуба была иная. Ее четко определил в 1791 году Камилл Демулен в своей газете. В то время он очень близок к Робеспьеру и служит рупором его идей, которые он излагал так: «Общество якобинцев является подлинным следственным комитетом нации… ибо оно охватывает своей перепиской с филиалами все самые отдаленные уголки 83 департаментов. Оно не только великий инквизитор, наводящий ужас на аристократов, это еще великий обвинитель, искореняющий злоупотребления и приходящий на помощь всем гражданам. И в самом деле, кажется, что Клуб исполняет роль прокуратуры».

Партия монтаньяров, напротив, не прокуратура и не секта: она действительно объединяет передовые силы Революции, но со всем разнообразием взглядов и политических тенденций. В конце 1793 года монтаньяры делятся, по крайней мере, на четыре течения: прежде всего Дантон и его друзья, умеренные революционеры, прагматики и реалисты; Робеспьер и небольшая группа слепо преданных ему последователей, играющих роль своего рода центра; кордельеры, Коммуна, эбертисты со всеми их санкюлотскими крайностями; террористы-фанатики Колло д’Эрбуа и Бийо-Варенн, сильные своим положением членов Комитета общественного спасения. В целом это очень смутное, колеблющееся, хрупкое объединение разных тенденций. Оно всегда в состоянии неустойчивого равновесия сил, которое судорожно пытается пока сохранить Робеспьер, балансируя на острие ножа, вернее, топора гильотины. Сейчас он делает ставку на союз с дантонистами и поэтому защищает Демулена. Ведь его первостепенная задача — уничтожить санкюлотскую демократию.

Робеспьер не только защитил Демулена от критики, он спас его от исключения из Якобинского клуба. Более того, он проводит решение Конвента 20 декабря о создании Комитета справедливости для расследования причин арестов и освобождения невинных.

Камилл Демулен приходит в восторг и в четвертом номере «Старого Кордельера» (от 25 декабря) пишет: «О, мой дорогой Робеспьер!.. О, мой старый школьный товарищ, ты, красноречивые речи которого будут перечитывать потомки, вспомни уроки истории и философии, они говорят о том, что любовь сильнее, прочнее, чем страх… Ты намного приблизился к этой идее, проведенной тобой декретом. Правда, речь идет о Комитете справедливости. Однако почему слово «милосердие» становится преступлением при Республике?»

Демулен страстно призывает открыть тюрьмы для 200 тысяч «подозрительных». Он уверяет, что эта мера не только не окажется пагубной для Революции, но будет самой революционной из всех мер, какие когда-либо принимал Конвент.

Создается впечатление, что дантонисты начинают серьезно верить в то, что Робеспьер внял голосу разума, что союз с ним скоро принесет плоды. Однако Неподкупный подвергается и давлению слева. Колло д'Эрбуа срочно приезжает из Лиона. Этот изобретатель расстрелов картечью «пачками» по 100 человек встревожен слухами о возможном отказе от террора. Он устраивает в Париже демонстрацию, в которой несут засушенную голову казненного роялистами Шалье, одного из трех мучеников свободы. Он восхваляет террор, протестует против жалости к его жертвам: «Кто эти люди, у которых еще остались слезы, чтобы оплакивать трупы врагов свободы, тогда как сердца патриотов разрываются?» Ясно, что сердце Колло разрывается от страха, что отмена террора будет означать осуждение его собственной кровавой деятельности.

Но приходит сообщение о взятии Тулона. Последний и самый опасный очаг роялистского мятежа успешно ликвидирован. Английский флот позорно бежал. Эта новая победа Революции дает сильнейший довод против террора и резко усиливает позиции «снисходительных», как теперь называют дантонистов. Чем и как можно отныне оправдывать неограниченную власть Революционного правительства и террор?