Монтаньяры

Вандея была не последним ударом, который обрушился на осажденную со всех сторон Францию. Таким новым ударом оказались измена и переход на сторону врага генерала Дюмурье — главной военной надежды Республики. Генерал давно был подозрительной личностью в глазах многих. Не случайно Дантон, когда он в начале марта срочно явился из Бельгии в Париж, чтобы потребовать принятия чрезвычайных мер для предотвращения катастрофы на фронте, в своем рассказе о положении дел произнес загадочную фразу по поводу Дюмурье: «История вынесет суждение о его талантах, его страстях и пороках». Дантон знал, что положиться на генерала, с которым он познакомился еще до Революции в масонской ложе «Девяти сестер», можно лишь тогда, когда личные интересы этого авантюриста совпадают с интересами Франции. Но это случалось не всегда, что и побуждало относиться к нему настороженно. Дюмурье вызвал сомнения и дружбой с жирондистами, для которых он был любимым героем, своими попытками оказать влияние на процесс Людовика XVI, ради которого он в январе оставил свои войска и был в Париже. В марте 1793 года, однако, Дюмурье не видели замены и потому вынужденно доверяли этому авантюристу. Не только Робеспьер, но даже Марат, давно предсказавший, что он предатель и пойдет по пути Лафайета, говорили о своем доверии к генералу. После сообщения Дантона и Делакруа, рассказавших о тревожном положении с армией Дюмурье, которой грозило окружение в Голландии, Конвент направил ему приказ вернуться в Бельгию со своей армией, чтобы соединить все французские силы. Дюмурье не выполнил приказа и в ответ прислал наглое письмо, в котором возлагал ответственность за поражения на политику Конвента в Бельгии. Генерал открыто говорил всем, что Конвент — сборище дураков, руководимых негодяями, что надо покончить с анархией и восстановить монархическую конституцию. И все же Дантон, отправляясь в марте снова в Бельгию, говорил о Дюмурье: «Либо я смогу его убедить, либо я привезу его обратно».

Ни убедить, ни предупредить измену Дюмурье оказалось не в силах Дантона. 16 марта Дюмурье потерпел тяжелое поражение в сражении при Неервиндене. После этого он вступил в тайные переговоры с австрийским герцогом Кобургским. Он получил обещание, что австрийцы приостановят военные действия, чтобы дать возможность французскому генералу восстановить «порядок и законность» в Париже. Но Конвент, еще не зная этих подробностей, уже направил для ареста Дюмурье военного министра и четырех комиссаров. Дюмурье сам арестовал их 1 апреля и выдал врагу. Затем он попытался повести свою армию на Париж, но, натолкнувшись на решительный отказ солдат и офицеров, 5 апреля бежал с кучкой верных ему людей к австрийцам. Патриотизм армии еще раз спас Революцию, но Бельгия была потеряна.

Измена Дюмурье, конечно, не могла не вызвать болезненного отклика в Париже. Понятно также, что надо было попытаться не допустить новых раздоров в Конвенте из-за этого, ибо Франция еще больше нуждалась в единстве ее руководства. Жирондисты, тесно связанные с предателем, должны были бы, казалось, быть особенно сдержанными. Но они поддались гибельному для них искушению использовать дело Дюмурье против Дантона. Гибельному, ибо среди вождей монтаньяров именно Дантон старался больше всех не раздувать разногласий в Конвенте и до сих пор относительно сдержанно выступал против Жиронды. Но они безрассудно решили взвалить ответственность за измену Дюмурье на Дантона, хотя не располагали никакими доказательствами какого-либо его попустительства. Итак, будучи сами сильно скомпрометированы, они начали атаку на Дантона.

И он вынужден был объясниться, а это нельзя было сделать, умалчивая о всех известных связях Жиронды с Дюмурье. Сначала он говорил мягко: «Я приведу вам только один факт, а затем прошу вас забыть его. Ролан писал Дюмурье (и именно этот генерал показал это письмо Делакруа и мне): «Вам нужно вступить в союз с нами, чтобы раздавить эту парижскую партию, и прежде всего этого Дантона…» Но давайте опустим занавес над прошлым, нам необходимо единство…»

Это было предупреждение жирондистам о том, что им лучше всего помалкивать о Дюмурье, ибо у Дантона есть что рассказать по этому поводу. Но они не вняли здравому смыслу и еще больше усилили нападки на Дантона, заявив, что это Дантон создал в Конвенте такую обстановку, которая побудила Дюмурье затеять поход на Париж!

И вот только после этого Дантон стал действительно грозен. Еще на ходу, направляясь к трибуне, он бросил: «Негодяи, им хочется свалить свои преступления на меня». А затем он обрушился на Жиронду со всей силой своего темперамента и впервые заговорил об истинной роли жирондистов. И это было неотразимое обвинительное заключение. Он даже прибег к самокритике, рассказав о том, как убеждали его монтаньяры в том, что примирение с Жирондой невозможно, а он все еще на что-то надеялся. «Да, граждане, это моя ошибка. Слишком долго оттягивал я сражение. Но теперь это война, беспощадная война против трусов, которые не осмеливались поразить тирана».