Монте Верита

Мы вместе спустились вниз, не продолжая беседы. Но я не мог забыть этой голой, скудно обставленной спальни и сравнивал ее с разнеживающей роскошью своей комнаты. У меня было странное чувство неполноценности оттого, что Анна, вероятно, считает меня человеком, неспособным вырваться из плена удобных и изящных вещей, без которых сама она легко обходится.

В тот вечер, когда мы сидели у камина, я наблюдал за ней. Виктора позвали по делам, и мы оставались несколько минут наедине. Она молчала и, как обычно, я чувствовал, что от нее исходит покой и умиротворение. Они окутывали меня, обволакивали, они были не от мира сего и вовсе не походили на спокойную монотонность моей повседневной жизни. Я хотел сказать ей об этом, но не смог подобрать слов. Наконец я пробормотал:

— Вы что-то сделали с домом. Я только не могу понять что.

— Не можете? — переспросила она. — А мне кажется, вы понимаете. Мы ведь оба стремимся к одному.

Вдруг я почувствовал испуг. Я ощущал все тот же покой, но он сгустился, стал почти подавляющим.

— Я вовсе не знал, — начал я, — что стремлюсь к чему-нибудь, — мои слова прозвучали глупо и тут же замерли. Я помимо своей воли оторвал взгляд от огня и посмотрел ей в глаза, как будто она притягивала меня.

— Не знали?

Помню, как меня захлестнуло чувство глубокой растерянности. Впервые я показался себе никчемным пустым человеком, мечущимся по миру, заключающим ненужные сделки с другими такими же никчемными, как и сам, людьми. И лишь для этого нас нужно кормить, одевать и до самой смерти окружать необходимым комфортом.

Я вспомнил свой собственный маленький домик в Вестминстере, выбранный после долгих размышлений и тщательно обставленный. Я подумал о своих картинах, книгах, коллекции фарфора, о двух своих слугах, которые в ожидании моего возвращения всегда поддерживали дом в идеальном порядке. До сего момента дом и все, что в нем было, доставляли мне великое удовольствие.

Теперь я начал сомневаться, имеет ли все это какой-нибудь смысл.

— И что же вы предлагаете? — спросил я Анну. — Чтобы я продал все, чем владею, и бросил работу? А что дальше?

Теперь, вспоминая наш краткий разговор, я не нахожу в ее словах никаких оснований для своего вопроса. Она намекала на то, что я к чему-то стремлюсь, я же, вместо того, чтобы ответить ей прямо, да или нет, вдруг спросил, не бросить ли мне все, что имею. Тогда значение происходящего не поразило меня.

Я чувствовал, что глубоко задет, что лишь несколько минут назад я испытывал только покой, а теперь был встревожен.

— Ваш ответ не может быть таким же, как мой, — сказала она. — Да и в своем я совсем не уверена. Но когда-нибудь я его найду.

«У нее, — думал я, глядя на Анну, — уже есть ответ — ее красота, ее сознание, ее безмятежность. Чего еще она может достичь? Может быть, она не чувствует удовлетворения, потому что до сих пор не имеет детей?»

В холл вернулся Виктор, а вместе с ним вернулась и атмосфера основательности и сердечности. Было что-то знакомое и успокаивающее в его старой куртке и брюках от вечернего костюма.

— Сильно подмораживает, — сказал он. — Я выходил посмотреть. Термометр опустился до тридцати,[4] ночь славная. Полнолуние, — он пододвинул свой стул к огню, преданно улыбнулся Анне. — Почти так же холодно, как и тогда на Сноудоне. Господи! — обернулся он со смехом ко мне. — Как я мог позабыть! Я ведь не говорил тебе, что Анна все-таки снизошла до похода в горы со мной.

— Ничего не говорил, — ответил я, пораженный. — Мне казалось, она была настроена против гор.

Я взглянул на Анну и заметил, что глаза ее сделались удивительно пустыми, без всякого выражения. Я инстинктивно почувствовал, что ей не понравилась тема, но Виктор, не замечая этого, продолжал болтать:

— Вот темная лошадка. Она понимает в скалолазании не меньше моего. Все время была впереди, и я даже потерял ее.

Он продолжал полушутя-полусерьезно описывать каждый шаг восхождения, которое я счел до крайности опасным, так как совершали они его поздней осенью.

Погода в начале путешествия обещала быть хорошей, но к середине дня изменилась: послышался гром, засверкали молнии и, наконец, налетел снежный буран. На спуске их застала темнота, и им пришлось заночевать на склоне.

— Я никак не могу понять, как же я ее потерял, — говорил Виктор. — Все время она была со мной и вдруг пропала. Знаешь, эти три часа были не лучшими в моей жизни — кромешная тьма, почти что буря.

Пока он говорил, Анна не проронила ни слова, она совершенно ушла в себя и сидела неподвижно. У меня же на душе было тревожно, и мне было не по себе, хотелось, чтобы Виктор наконец замолчал.

Чтобы поторопить его, я сказал:

— Но как бы то ни было, вы спустились с гор невредимыми.

— Да, — согласился уныло Виктор, — около пяти утра, — но я совершенно промок и был порядком перепуган. Анна появилась из мглы совершенно сухая и никак не могла понять, отчего это я сержусь. Она сказала мне, что пряталась под скалой. Остается только гадать, как это она умудрилась не сломать себе шею. Я ей сказал, что при следующем восхождении проводником будет она.