Монтенегро

Даже если кто и собирался выпустить в него отравленный дротик, у этого человека от ужаса так задрожали руки и сдавило дыхание, что дротик бессильно упал Сьенфуэгосу под ноги. Во всяком случае, на протяжении многих последующих поколений на скалах и стенах пещер появлялись загадочные рисунки с изображением гигантских фигур в шлемах и панцирях, которые исследователи грядущих столетий пытались объяснить инопланетянами, якобы посетившими континент в доколумбову эпоху.

По правде говоря, из-за внешнего вида Сьенфуэгоса и его странной одежды местные жители принимали его за какое-то злобное существо с другой планеты, явившееся на землю, чтобы насытиться человеческим мясом.

Так что не было ничего странного в том, что, когда ему на пути попалось что-то вроде небольшой деревеньки или стойбища, все обитатели поспешно бросились наутек. Канарец вел себя в полном соответствии с ролью кровожадного гиганта, справедливо рассудив, что внушаемый им ужас — лучшее оружие. С трудом преодолев брезгливость, он схватил несчастную обезьяну, привязанную к столбу, в мгновение ока оторвал ей голову и принялся пожирать, не обращая внимания на потоки крови, стекающие по груди, и не сомневаясь, что в эту минуту из ближайших зарослей на него пялятся сотни глаз, полных благоговейного ужаса.

Но он не стал задерживаться, поскольку знал — одно дело проходить мимо, распугивая местных жителей, и совсем другое — вламываться в их жилища. И как только Сьенфуэгос расслышал всхлипывания испуганного малыша, то рыгнул и двинулся дальше, топая по лужам и размахивая булавой, словно решил сохранить жизнь жалким и безобидным созданиям.

По правде говоря, канарца даже забавляла его новая роль чудовища, хотя он понимал, что долго так продолжаться не может, поскольку чиригуаны, как бы они ни были напуганы его грозным видом, рано или поздно должны сообразить, что враг пусть и ужасен, но все же один, а их много.

Между тем, на болотах, кишащих аллигаторами, анакондами, москитами и ядовитыми пауками, ему грозило немало других опасностей, однако больше всего досаждали ненасытные пиявки, которые заставили пережить все муки ада, впиваясь в лодыжки, когда Сьенфуэгосу приходилось топать по воде.

Оторвать их можно было только вместе с мясом, так что у него не осталось иного выбора, как разжечь костер, достать из него раскаленный докрасна уголь и старательно прижигать им головы мерзких паразитов, не дававших ему покоя.

Ночь он провел на вершине парагуатана, что одиноко возвышался над небольшим мелким озерцом, рядом со стаей солдатиков — птиц с белым оперением и длинными клювами, которые были отнюдь не в восторге от подобного соседства. Но все же пришлось просидеть на дереве почти до полудня, в терпеливом ожидании, пока туземцы первыми обнаружат себя.

Как он и думал, после ночи раздумий чиригуаны перестали вести себя как одинокие «зеленые тени», поскольку их отравленные дротики не могли причинить вреда этому гиганту. Теперь они выступили плотной группой, вооруженные длинными и острыми копьями из черного дерева, решив наброситься на зверюгу всем скопом, как только ее найдут.

Их примитивные мозги не могли даже представить, что еще вчера этот ревущий великан спрятался на дереве, замаскировавшись не хуже любой «зеленой тени».

Первоначальная цель Сьенфуэгоса была достигнута, и теперь роли поменялись. Воины, нисколько не таясь, тупо носились по болоту, поднимая неимоверный шум, а он сам тем временем готовился применить на практике науку своего неподражаемого учителя Папепака.

С бесконечным терпением он выжидал, пока успокоятся суетливые обезьяны, перестанут оголтело скакать по ветвям белки и стихнет истошный визг попугаев; лишь окончательно убедившись, что враги наконец-то убрались, канарец решился покинуть убежище и вновь отправиться своей дорогой, стараясь не оставлять по пути никаких следов.

Через каждые сто метров он останавливался, чтобы затаиться и прислушаться.

Трижды он слышал поблизости голоса, но всякий раз оказывалось, что тревога ложная, туземцы его даже не заметили. Когда же солнце стало клониться к закату, трясина сменилась бескрайней равниной, усеянной множеством серых кочек, и Сьенфуэгос облегченно вздохнул, поняв, что это испытание закончено.

К полудню следующего дня болота с грозными «зелеными тенями» остались только в воспоминаниях.

8

Грянул пушечный выстрел.

«Чудо» дрейфовало в миле от пыльного засушливого берега, по которому дул сухой и жаркий ветер, и целый день терпеливо дожидалось ответа на свой призыв. Однако местные жители, чьи жалкие тростниковые хижины в беспорядке рассыпались по выжженному полуострову, позднее названному в честь этого племени, не только не решились показаться, но, напротив, поспешили укрыться в глубине полуострова, среди высоких кактусов, словно и в самом деле сквозь землю провалились.

— Да, это отнюдь не земной рай, который адмирал якобы обнаружил во время последнего плавания, — заметил Луис де Торрес, устало рассматривая прихотливо изрезанную береговую линию. — Я бы скорее назвал это вратами в дантов ад.