Монтенегро

— Это совсем другое, и вы это прекрасно знаете, — губернатор заерзал на кресле, показывая свое легкое раздражение. — Но я не собираюсь тратить время на пустые споры. Объявлена всеобщая амнистия, и этот случай под нее подпадает, к тому же существует письмо виконта, отзывающее все его обвинения против супруги, и я склоняюсь проявить милость... — он надолго замолчал, разглядывая свои пальцы, как всегда сложенные как для молитвы, и наконец поднял невинный взгляд и сказал: — Если донья Мариана Монтенегро покроет траты на спасение виконта и предложит компенсацию в пятьдесят тысяч мараведи, эта досадная проблема будет решена.

Пораженный собеседник не мог удержаться от громкого восклицания:

— Пятьдесят тысяч мараведи! — эхом повторил он. — Боже ты мой! Да это же целое состояние!

— Но стоит того, чтобы обрести свободу.

— И кому мне вручить эту сумму?

— Разумеется, мне. А я доставлю ее виконту в качестве возмещения нанесенных оскорблений.

Дон Луис де Торрес несколько минут поразмыслил над предложением и в конце концов осведомился:

— Значит ли это, что донье Мариане вернут ее дом и остальное имущество?

— Разумеется, — губернатор снова замолчал и выглядел так, словно внутренне улыбался, хотя, конечно, внешне оставался бесстрастным. — Но о золотых рудниках ей придется забыть.

— Но почему?

— Потому что это право было ей дано братьями Колумбами, а большая часть их распоряжений нынче отменена.

— И кто же их отменил?

— Я.

Дон Луис де Торрес решил не спрашивать, кто станет новым владельцем прав на рудники, поскольку было очевидно, что смиренный и аскетичный командор не только превратился во властного губернатора, но и из простого вассала, довольствующегося тюфяком и тарелкой еды, стал человеком, жаждущим славы и богатств.

Несомненно, власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно, и дон Франсиско де Бобадилья, никогда не желавший быть правителем, а тем более правителем авторитарным, попал в лапы чудовища, пожирающего всех политиков, каковы бы ни были их происхождение и характер.

Он уже не довольствовался тем, что получил должность и дворец человека, рискнувшего жизнью ради открытия Нового Света, а теперь закованного в кандалы, как преступник. Он также понял, что богатство — лучший способ остаться влиятельным, когда те, кто по своему капризу возвели его на пьедестал, решат вернуть его в ту темную берлогу, откуда вытащили.

Ему не приходило в голову остаться на острове, когда он уже не будет обладать верховной властью, он не стремился приобрести ни земли, которые так щедро раздавал от имени короны, ни дворцы, реквизированные у сторонников адмирала, ни войска и корабли, на которые имел право по должности. Но он всячески старался наполнить подвалы своей крепости золотом из знаменитых рудников неподалеку от Санто-Доминго и прекрасным жемчугом с Маргариты и Кубагуа.

Если бы он только подозревал, какая печальная судьба ждет эти сокровища, то не стал бы пачкать ими свое доброе имя, но той жаркой весной 1501 года дон Франсиско де Бобадилья заботился лишь об одном — как бы наложить руку на все ценное, до чего он мог дотянуться.

Спорный указ о том, что все испанцы могут свободно добывать на острове золото, на самом деле был ни чем иным, как хитроумным способом получать свою долю, не отчитываясь об этом короне. Так и доходы от рудников, принадлежавшие Мигелю Диасу и донье Мариане Монтенегро, не пополнили королевскую казну, а обогатили лишь губернатора.

Луис де Торрес был уверен, что деньги, потребованные губернатором в качестве компенсации, тоже никогда не перейдут в руки виконта, но раз уж он взялся вести переговоры о помиловании для немки и ее команды, то решил, что цена за возможность оставить себе корабль и дом не так уж велика.

— Согласен, — сказал он голосом побежденного. — Пятьдесят тысяч мараведи и отказ от прав на доходы с рудника. Когда она может вернуться в город?

— Немедленно, если обещает, что корабль на помощь виконту отплывет через две недели.

Чтобы снарядить корабль, потребовалось еще десять дней, а к тому времени поднялся сильный восточный ветер, задержавший возвращение Луиса де Торреса к ожидающему его «Чуду». Когда он наконец ступил на палубу корабля, все на борту уверились, что его миссия провалилась и вскоре всех повесят на площади Оружия.

— Пятьдесят тысяч мараведи! — воскликнула немка, услышав, какая назначена цена за ее свободу. — Он что, считает нас пиратами?

— Не имеет значения, что считает губернатор, главное — можете ли вы исполнить его требования.

— Могу, — призналась она. — Разумеется, могу, но если меня лишат главного источника дохода, то я окажусь на грани банкротства. Я почти всё вложила в корабль... — донья Мариана глубоко вздохнула и слегка улыбнулась. — Но в конце концов, худшее позади.

— У вас остался дом, — заметил бывший королевский толмач. — И вы можете торговать на своем корабле.

— Он сделан не для этого, — подмигнула ему немка. — Хотя мы могли бы неплохо зарабатывать, поставляя мене в Санто-Доминго.

— Поставляя что?

— «Мене»... То самое, что горело в Маракайбо.

— И для чего кому-то может понадобиться это дерьмо?