— «Готовый встану к бою, спокоен и суров», — повторила Валя, поднимая от книги глаза. Внезапно она умолкла и прислушалась. — Кажется, стучат…
Кто-то действительно стучал в наружную дверь негромко и торопливо. Нина вскочила, но старик Воронков уже щелкал в сенях задвижкой.
В комнату быстро вошла, почти вбежала девушка. Я никогда не видел ее до этого, но, вероятно, потому, что она была такая же смуглая лицом, как Нина, и было в ней еще что-то очень напоминающее Нину, я сразу решил, что это ее сестра. Так оно и было. Как я потом узнал, до войны Катя — так звали эту девушку — училась в Минском университете. Война сделала из нее подпольщицу. О ней говорили, что она «живет на острие кинжала». Катя работала в городской управе, снабжала партизан документами и пропусками и выполняла много других очень важных поручений подпольного райкома партии. Каким-то образом ей удавалось иногда даже размножать на пишущей машинке управы сводку Советского информбюро. У немцев она была на хорошем счету.
Сейчас все выдавало волнение этой девушки — и порывистые движения и тревожный, вопросительный взгляд, которым она окинула меня и Сашу. Валя уловила этот ее взгляд и коротко сказала:
— Это Саша и Виктор… Что случилось, Катя?
Девушка подошла к столу, стараясь быть сдержанной, и тихо проговорила:
— Хорошо, что вы здесь… Валя, у вас дома только что был. обыск, найден радиоприемник и сводка Информбюро…
— Мама?! — изменившимся голосом вскрикнула Валя. Она вскочила, схватилась за железную спинку кровати и так сжала ее, что побелели пальцы.
— Не волнуйся, твоей мамы уже нет в городе. Ее не успели схватить… Но это не все… В управе стало известно, что Леонид Федорович в партизанском отряде. Еще нет приказа об аресте его жены и родных, но он вскоре будет. Поэтому нужно сейчас же, как можно скорее, переправить ее вместе с сестрой к партизанам.
— Вместе с моей мамой? — растерянно спросил я.
— Да, да, как можно скорее! И ты уходи вместе с ними. Валя, ты знаешь дорогу? Возле сторожки лесника вас будет ждать подвода из отряда. Наверно, туда скоро доберется и твоя мама, Валя. Скорей, ребята. Вот вам пропуска для взрослых.
Валя спрятала пропуска. Мы оделись и вышли из комнаты, забыв даже попрощаться с Сашей и Ниной.
В сенях Катя шепнула Вале:
— Сообщи, что на днях из Румынии прибывает карательная экспедиция — пять тысяч солдат. И еще скажи, чтобы поторопились прислать мину. Там знают, для чего…
Обняв и расцеловав нас, Катя прибавила:
— Большая вам благодарность, ребята, от партии и комсомола за операцию на складе!
Глава ОДИННАДЦАТАЯ КЛАД
К утру мы добрались до избушки лесника. Собственно, самой избушки не было: на том месте, где она когда-то стояла, виднелись обгоревшие бревенчатые стены. В маленьком дворике с разрушенным жердяным забором кое-где виднелись сухие, прибитые дождями кусты картофеля. Судя по тому, что весь дворик был изрыт, и по тому, что там и тут серела зола костров и валялись жженые картофельные очистки, многие путники останавливались здесь на привал, чтобы подкрепиться печеной картошкой.
Высокие сосны и ели близко подступали к пожарищу, кругом было пусто и тихо, пахло хвоей и отсыревшим горелым деревом.
Я посмотрел на маму. Она стояла, покачиваясь и тяжело дыша. С каждым вздохом ее худенькие плечи приподнимались, словно вздрагивали.
Она с большим трудом проделала весь этот путь, и теперь, как видно, силы оставляли ее. Я помог ей сесть на траву; она прислонилась к стволу дерева и закрыла глаза.
— Валя, что же это? — тихо и подавленно спросила тетя Нюша. — Никого нет…
Валя молча всматривалась в чащу. И вдруг бросилась вперед:
— Мама!
Из-за деревьев показалась женщина в светлом вязаном платке. За ней шел высокий сутулый мужчина.
— Леня! — вскрикнула тетя Нюша.
— Сюда, сюда! — взволнованным басом говорил дядя Леня. — Витюша, да веди же маму… Здравствуй, Нюшенька, здравствуй, любимая! Вот благодать-то у нас в отряде будет. Ты же такая кулинарка! А у нас как раз повара не хватает…
За кустами, на маленькой полянке, стояла подвода с распряженной лошадью. Рядом виднелась фигура большого седобородого человека, опирающегося на винтовку.
— Дядя Леня, — воскликнул я, — а где же твоя борода?