Монументальная пропаганда

Кроме всего, Федор Федорович оказался человеком общительным и приверженным здоровому образу жизни. Легко подружившись с Аглаей, он стал звать ее Глашей, дал почитать иностранную книгу «Бегом от инфаркта» и подбил по утрам бегать трусцой вдоль моря. У нее не было для этого подходящей одежды, но генерал позвонил секретарю горкома, тот позвонил председателю горисполкома, тот позвонил директору горторга, тот позвонил директору спортивного магазина, и через два дня Аглая вышла на первую пробежку в синем трикотажном тренировочном костюме с надписью «Динамо» на груди и в тогда еще только входивших в моду кроссовках. Сам же Бурдалаков был в спортивных трусах, в свитере фирмы «Адидас» и в кроссовках «Адидас».

Федор Федорович, большой, хорошо сложенный, слегка поседевший, но с лицом еще нестарым и загорелым, уже поджидал Аглаю, терпеливо разминаясь в беге на месте.

Генерал ей нравился. У него была мощная спина борцовского типа, слегка сутулая, с подвижными лопатками, и крепкие ноги с мускулистыми, загорелыми, покрытыми редким волосом икрами, блестевшими, словно натертые воском. Каждый день по асфальтированной крутой, вьющейся серпантином дорожке они спускались на набережную, по дороге встречая артиста Крючкова — тот с полотенцем на шее, так же пыхтя и отдуваясь, бежал наверх.

В первый день Аглая пробежала метров не больше полусотни, а неделю спустя легко одолевала дистанцию между гостиницей и морвокзалом, туда и обратно, и могла бы бежать еще, но Федор Федорович, с возрастом ставший весьма осмотрительным, не советовал слишком усердствовать.

— Вот, — говорил он ей, когда бежал рядом, — если б вы еще бросили курить или хотя бы сократили. А то у вас же легкие, если на них посмотреть изнутри — дымоход. Все в саже. Если бы вы в себя заглянули, сами бы в ужас пришли. Я ведь тоже курил, как не знаю кто, а потом начались проблемы с ногами, и врач предупредил: будете курить, останетесь без ног. Я сказал ему «спасибо», вышел из поликлиники, папиросы — в урну, и с тех пор шесть лет ни одной.

Обычно генерал и Аглая бежали рядом, но иногда, предупредив ее: «Извините, я порезвлюсь», он делал резкий рывок, убегал от нее метров на триста, а потом уже не спеша бежал ей навстречу.

После пробежки разгоряченная, потная, она медленно поднималась в гору, иногда при этом оглядывалась — смотрела, как Бурдалаков плавает в холодном море.

Она в море купаться не решалась, но увлекалась контрастным душем с водой сначала горячей, потом холодной и опять горячей-холодной, и так несколько раз.

К завтраку спускались вместе, садились за стол, на котором уже стояли накрытые салфетками граненые стаканы со сметаной, на тарелках творог со сметаной, посыпанный сахарным песком, и тут же официантка Нинуля подвозила на каталке другую еду, которую певуче рекламировала, щедро употребляя уменьшительные и ласкательные суффиксы:

— Доброе утречко, — пела она, — что будем кушать? Кашка манная, кашка овсяная, яишенка, сырнички, котлетки, картошечка.

Федор Федорович к первой еде относился серьезно и на завтрак съедал и сметану, и творог со сметаной, и порцию манной каши, и яичницу из трех яиц, и кусочек сыра. У Аглаи с утра аппетита не было, съест сырник, отхлебнет чаю и — за папиросу.

— Опять за свою отраву, — регистрировал генерал.

Она смущалась, оправдывалась, сама удивляясь, что оправдывается:

— Я ведь не натощак.

— Обманываете, — хитро щурился генерал, — себя обманываете и меня пытаетесь. Я ведь сам был такой. Бывало, проснусь, и руки тянутся к папиросе. И сам дрожу весь, так прямо хочется затянуться. Чтобы не натощак, откушу кусок хлеба, морковки, котлеты, что-нибудь проглотил, задымил тут же и доволен. А на самом-то деле, Глаша, курильщикам надо завтракать особенно плотно. Тем более что есть известная китайская мудрость: завтрак съешь сам…

— Знаю, — перебивала Аглая, — обед раздели с другом, а ужин отдай врагу.

— Вот именно, — охотно кивал Бурдалаков. — У меня друг есть Васька Серов, тоже генерал, но юморной, как ребенок, и просто до невозможности. Уж седой совсем, седьмой десяток распечатал, а все у него шутки да прибаутки. «Я, — говорит, — Федя, живу точно по китайским правилам: завтрак съедаю сам, обед готов разделить с тобой, а ужин отдаю Нинке». И сам смеется.

Конечно, не всегда Бурдалаков поучал Аглаю или воспитывал, часто он просто излагал какие-то истории из своего фронтового прошлого, и опять-таки эти его истории были в жанре социалистического реализма и похожи на рассказы из журнала «Огонек» или «Советский воин».

Живее были его описания разных выдающихся людей нашего времени, а выдающихся встретил он в жизни немало. Членов ЦК КПСС, министров, генералов, и всех их он помнил, и каждого называл по имени-отчеству. Леонид Ильич, Алексей Николаевич, Николай Викторович, Михаил Андреевич, Анастас Иванович… Любил рассказывать о высоких приемах, особенно в Кремле, кто там был, какие были столы и люстры, на какой посуде что подавалось и что наливалось в бокалы.