Монументальная пропаганда

Аглая думала, что они пришли просить денег, но оказалось — наоборот…

Получив разрешение, гости разулись и остались в носках. Мягко ступая, словно боясь кого-нибудь разбудить, прошли в гостиную. Постояли перед памятником, молча, склонив головы и опустив руки. Валентин Юрьевич признался, что Сталин, хотя сейчас это очень не модно, является его любимым историческим героем. И тут же приступил к делу:

— Прежде всего, Аглая Степановна, позвольте поздравить вас с Международным женским днем и вручить вам… — Валентин Юрьевич обернулся к спутнице, и она начала вынимать из пластиковой сумки и ставить на стол бутылку «Советского Шампанского», бутылку водки «Финляндия», круг докторской колбасы, кусок сыра «Российский», коробку конфет «Красный Октябрь», блок сигарет «Мальборо». Аглая смотрела на все это с большим удивлением, словно расстелилась перед ней скатерть-самобранка.

— Это что? — спросила она.

— Это вам, — тихо сказал Валентин Юрьевич.

— Мне? За что? — спросила она.

— За вашу неиссякаемую женственность, — звонко сказала Гала.

— Глупости! — оборвал ее Валентин Юрьевич. — Разумеется, Аглая Степановна женственна, но мы ей собираемся помогать не только за это, а за все, что она сделала для нашей родины и для будущих поколений, для нас.

И объявил программу фонда «Достойная старость». Фонд создали молодые люди, патриоты, решившие помочь старикам, беззаветно боровшимся за построение коммунизма в нашей стране. Избавить их от нищеты и защитить от произвола антинародной власти. Для начала пришли узнать, в чем Аглая Степановна особенно нуждается (в еде? в одежде? в лекарствах?), а потом оказать посильную помощь. Совет фонда вынес решение от себя назначить ей дополнительную персональную пенсию в шестьдесят у. е. ежемесячно.

— Шестьдесят чего? — переспросила Аглая.

— Зеленых, — сказала Гала.

— Это что? Доллары? — спросила Аглая. — Я не хочу доллары.

— Вы неправильно поняли, — улыбнулся Валентин Юрьевич. — Это не доллары, а условные единицы. Рубли, привязанные к доллару.

Она поняла, что рубли эти будут ей даваться привязанными буквально к доллару чем-то — веревкой, ниткой, шпагатом, и молодым людям пришлось потратить усилия, объясняя, что связь будет воображаемая, а на самом деле по мере инфляции количество реальных рублей будет расти, а количество воображаемых у. е. будет стоять на месте.

— Кроме того, — сказала Гала, — мы вам будем помогать и едой. Раз в неделю будете получать продуктовую передачу.

На вопрос, за что ей такая благодать, оба, перебивая друг друга, поспешили объяснить: за все ее заслуги. За то, что была несгибаемой коммунисткой. И партизанкой. И воспитателем молодежи. И вообще труженицей.

— Но все-таки, — все еще не могла уразуметь Аглая, — что я вам должна?

— О, господи! — Гала всплеснула руками и закатила глаза к потолку.

— Аглая Степановна! — вздохнул Валентин Юрьевич. — О чем вы говорите? Вы нам должны? Это смешно. Мы вам должны. Ведь если рассудить, вы для нас, людей других поколений, так много сделали. Для нас будет большая честь, если вы возьмете то немногое, чем мы можем вам сегодня хотя бы отчасти помочь.

— А от меня вы не хотите совсем ничего?

Гала опять изобразила полную удрученность.

— Ну, может быть… — сказал Валентин Юрьевич, — если вы в свою очередь захотите помочь нашему фонду…

— Чтобы он мог развиваться, — уточнила Гала.

— Тогда, — продолжил Валентин Юрьевич. — Если вы… ну как бы это сказать…

— Все мы смертны, — вздохнула Гала.

— Да! — Валентин Юрьевич посмотрел на Галу с упреком за ее бестактность, но сам продолжил ту же тему и произнес слово «завещание».

Говорил он довольно витиевато, но из его слов Аглая все-таки поняла, что ее гости не то чтобы настаивают, но считают, что если бы она завещала свою квартиру фонду «Достойная старость» вместе со всем имуществом и этим произведением искусства — взмах рукой в сторону статуи, — то тогда, нет, дай вам Бог здоровья… но потом хорошо бы, чтобы ваше имущество попало в честные руки. Оно еще сможет послужить людям, другим пенсионерам, ограбленным антинародным режимом…

Когда до Аглаи дошло, чего от нее хотят и что дадут взамен, она ни минуты колебаться не стала. Она была настоящей атеисткой и о том, что будет после смерти, не беспокоилась. Конечно, было б естественно завещать квартиру сыну, но где он? Уже несколько лет от него ни слуху, ни духу. Причем, точно известно, что жив и здоров. Он был послом в одной из западных стран, время от времени его даже показывали по телевизору, обрюзгшего и облысевшего. Он очень хвалил перемены, говорил, что всегда был убежденным антикоммунистом… Нет уж, ничего не получит. Да и зачем ему квартира в такой дыре?

— Да, — вдруг спохватилась Аглая. — А как же насчет него? — она кивнула в сторону Сталина. — Когда я умру, его сразу на свалку?

— Аглая Степановна! — словно ужаленный, крикнул Долин. — Как же вы можете! Я же вам говорю. Для меня и для Галы товарищ Сталин…

— Как Иисус Христос, — сказала Гала.