Монументы Марса

— В каком году умер академик Крупинский? — спросил вдруг Мик в полный голос.

— Не знаю, — сказал я. Хотя знал, что в 1938 году.

Мария Павловна почувствовала что-то в его голосе.

— Что случилось? — спросила она. И, когда ей никто не ответил, сказала очень тихо: — Я так и знала.

Машина въехала во двор управления, железные ворота закрылись за ней. Не замедляя хода, она нырнула в знакомые мне ворота и резко затормозила во внутреннем зале. Два наших товарища уже ждали. Один из них открыл дверь.

Два других наших товарища, которые сидели на заднем сиденье, спрятали оружие, и женщина средних лет — я ее знал только в лицо — сказала:

— Выходите спокойно, товарищи.

Они вышли совершенно спокойно. Я хотел взять девочку из рук Марии Павловны, чтобы помочь той. Но Мик оттолкнул меня. Я не обиделся. Я понимал, что, с его точки зрения, я кажусь коварным человеком, заманившим его в ловушку.

— Куда нас денут? — спросил он визгливым голосом. Я подумал, что с облегчением забуду это длинное сплюснутое лицо и эти длинные желтые зубы.

— Назад, — сказал один из наших товарищей.

— Но ведь этого нельзя делать, — сказала Мария Павловна. — Они там нас ждут.

Товарищ пожал плечами.

В низкую железную дверь вошел Степан Лукьянович. Он быстро взглянул на беглецов, потом пожал мне руку и поблагодарил за работу.

— У меня были данные, — сказал я. — Остальное лишь опыт и наблюдательность.

— Скажите, — Мик так и не выпускал из рук девочку, — а вы знали? Давно?

— Это третий случай, — вежливо ответил Степан Лукьянович. — Все три нам удалось пресечь.

Он немного лукавил, мой шеф. Второй из этих случаев кончился трагически. Тот человек, который попался, имел при себе яд. Но эти наверняка яда не имеют. Совсем другие люди.

— А мы куда поедем? — спросил мальчик.

— Я вас очень прошу, — сказала вдруг Мария Павловна. — Ради наших детей. Посмотрите на них. У вас же тоже есть дети?

— Я вам искренне сочувствую, — ответил Степан Лукьянович. — Но, простите за народную мудрость, каждому овощу свое время.

— Не надо, Маша, — сказал Мик, — не проси их. Они те же самые.

— Ну тогда оставьте детей. Мы вернемся, мы согласны! — кричала Мария Павловна. Она старалась вырвать ребенка у своего мужа, он не отпускал девочку, одеяло развернулось и упало на пол, девочка верещала. Это была тяжелая сцена.

Мик первым побежал к открытой двери, но его остановил один из наших товарищей.

— Не сюда, — сказал он.

И показал на другую дверь, которая как раз начала открываться.

Пустой дом

Мы схожи с мореплавателями семнадцатого века. Океаны безбрежны и полны тайн. Карты — сплошные белые пятна, кое-где пересеченные маршрутами капитанов, что побывали в этих широтах десять, сто лет назад. Богатая фантазия картографов заполнила плоскости белых пятен двухголовыми чудовищами, морскими змеями, огнедышащими горами и сиренами.

Завтра моряку, быть может, повезет: пролетит над бушпритом зеленый попугай, закачается на волнах скорлупа кокосового ореха, туманным облаком повиснет над горизонтом неизвестный остров.

— Не будет на острове двухголовых чудовищ и темнокожих красавиц. И тайн не будет. Остров окажется точно таким же, как сто островов до него, — сказал Гусев.

— Сила тяжести восемь «ж», метеоритные кратеры и выходы базальтов, — сказал Бауэр.

— Мне с вами скучно, — сказал я. — Мне давно с вами скучно. Метеоритных кратеров не будет. В такой плотной атмосфере сгорит без следа даже аризонский метеорит.

— Там все уже сгорело, — не сдавался Гусев. — Температура у поверхности плюс триста. Поверь моему опыту.

В кают-компанию спустился Янсон и принес расшифрованный отчет зонда. Температура у поверхности по экватору — минус сорок четыре Цельсия. Атмосфера практически нормального типа. Пальмы кивали головами с далекого берега.

— Жуткие ветры, — сказал капитан, когда мы поднялись на мостик. — Отвратительный климат. Но жить можно.

На экране клубились снежные вихри, в просветах туч изредка мелькали пятнистые прогалины. Бауэр разложил на штурманском столе фотографии, принесенные зондом. Он был похож на дедушку, раскладывающего любимый пасьянс «Невский проспект».

— А вот и город, — сказал Бауэр и протянул капитану нечеткий снимок. Снимок был заштрихован полосами вихрей, и при желании сквозь них можно было разглядеть прямые линии и круги.

Мы оставили корабль на орбите. Сели скромно, в катере. При посадке катер швыряло ветром и сносило к острым зубьям скал.

— Тропический рай, — сказал Бауэр, застегивая скафандр.

Если бы на корабле нашлись шубы, можно было бы обойтись и без скафандров. Но шуб мы с собой не везли.

— Потом, когда познакомимся поближе, — ответил я, — одолжим у них валенки.

— Кому что, дуся, — сказал Бауэр. — Мне выдадут горные лыжи. Здесь чудесно развит зимний спорт.

Температура снаружи упала до пятидесяти трех градусов. Пурга ярилась, раскачивая катер.

— Они не занимаются зимним спортом, — сказал серьезно Гусев, готовя к спуску вездеход. — Они смотрят телевизор.

— В такой обстановке нельзя изобрести телевизор, — сказал Бауэр. — Никто не полезет на крышу ставить антенну.

— Скоро выходите? — спросил по рации капитан.