Возбужденный Мопассан продолжает, почти выкрикивая слова:
— Такие крохотные, такие хрупкие! Я все время вижу эти руки… Огромные! Огромные! Огромные!
— Ты бы пообедал со мной, — тихо говорит Бод.
— Нет, я не буду обедать сегодня раньше девяти вечера.
— А что же ты здесь делаешь?
— Ты же видишь — я нагуливаю аппетит.
Бод расстался с ним, очень обеспокоенный этой встречей.
Мартель, встретивший Мопассана, был потрясен изможденным лицом и беспокойным выражением глаз писателя. «Его потемневшее лицо, словно бы обрубленные усы, медленная, праздная походка — все это придает ему вид усталого колониального чиновника, утомленного длительным пребыванием на солнце или наркотиками. В его глазах проскальзывало презрение к прохожим».
— Зайдем в кафе «Наполитен», — говорит Ги. — Нет, нет, только не на террасу!
Он заказывает хинную водку и ворчит:
— Плохо, повсюду плохо! И в Алжире, и в Ницце, и на Корсике, и в Неаполе! Таймень и вино «Сен-Лорен-дю-Вар» — это хорошо! А впрочем…
— Но, — говорит спутник Мартеля Поль Арен, — вы ведь неплохо живете в Антибе: устрицы, морские ежи, барабульки, маслины…
Этот разговор доставляет удовольствие Полю Арену: он терпеть не мог Антиба.
— Конечно, там живут лучше, чем в Париже.
Ги поворачивается к Тапкреду Мартелю.
— Читали ли вы позавчера «Жиль Блас»?
— Конечно. Все, что вы пишете, интересует и восхищает меня.
— Я назвал вашим именем своего героя.
Говоря о «Сестрах Рондоли», Ги признался, что он не мастер придумывать имена и фамилии. В «Испытании» он назвал своего героя Танкре.
— Танкре — вот уж фамилия, которую не найдешь в адресной книге. Никогда с тех пор, как существует Франция, ни один француз не носил фамилию Танкре.
— Прошу прощения, мэтр и друг…
— Прощения? За что?
— Танкре жил при Людовике Четырнадцатом.
— Докажите.
— Некто Танкре был врачом герцога Шартрского, будущего регента, в августе 1687 года.
— Вы уверены?
— В письме Расина к Буало говорится о нем…
Мопассан пристально глядит на Танкреда Мартеля. Лицо его мрачнеет. Он тотчас же поднимается и идет к выходу, натыкаясь на столы.
Эти резкие смены настроения, эти внезапные исчезновения, эта жестикуляция в споре с воображаемым собеседником, скандалы у принцессы Матильды и в других местах, и, главным образом, вновь появившийся на сцене Двойник, который согласно германским легендам является вестником близкой смерти и с которым в свое время повстречался его дядя Альфред Ле Пуатвен, — все это предвещало начало конца.
Ги осталось четыре года жизни. «Обратный счет» жизни начался.
4
Вот уже неделя, как Мопассан в ярости. Булочник, живущий под ним, все ночи напролет производит адский шум. Хозяин, прежде чем сдать квартиру в доме 14 по улице Виктора Гюго, заверил Ги в том, что дом этот очень спокойный! Так что же это значит?! Все плохо! Никому нельзя верить! Все вокруг подлецы или сумасшедшие!
18 декабря по совету поверенного в делах Ги приглашает архитектора города Парижа, чтобы установить причины шума. Дабы не привлекать внимания привратников, Ги устраивает торжественный обед. О, это отнюдь не похоже на те пиршества, которые он устраивал для миленьких графинь! Здесь царит «атмосфера беспокойства, вызванная эпидемией инфлюэнцы», — свидетельствует Франсуа. На обеде присутствуют несколько врачей. Один из этих врачей имел неосторожность заявить, что души нет! Все гости включаются в спор. «Вдруг (мой хозяин. — А. Л.) непреклонным тоном заявляет: «Если бы я был опасно болен и люди, окружающие меня, пригласили ко мне священника — я бы его принял!»
Гости удивлены, и один из них заявляет, что Мопассан сказал это для того, чтобы примирить спорящих. Мопассан недоволен; он вытягивает розу из букета и медленно обрывает лепестки.
На следующий день Ги говорит Франсуа:
— В конце концов если мне вздумается пригласить священника к моему смертному одру, то я это сделаю! Я не собираюсь считаться с точкой зрения других людей…
Это высказывание — косвенное распоряжение. Ведь Франсуа не только друг, наперсник, но и наиболее вероятный исполнитель волн хозяина.
В моменты затишья Ги пишет с остервенением. В марте значительно продвинется его роман «Наше сердце», и Ги с головой уйдет в работу над новеллой «Бесполезная красота». Из Канн он написал Оллендорфу: «Бесполезная красота» — одна из самых необычных для меня новелл… Вспомните ваше увлечение «Монт-Ориолем», к которому я сам никогда не был привязан и который мало чего стоит…»
Сам Ги сравнивает «Монт-Ориоль» с «Бесполезной красотой». В этих двух историях, несомненно, много общего.