Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 1

Следовательно, мы будем справедливы, верша суд над другими людьми, только ес ли будем ду ховно ще дры; и примем мы на себя обязанность судить другого, только если будем принуждены к этому; ведь мы так склонны ошибаться, а последствия наших ошибок так невероятно серьезны! Никому нет нужды домогаться судейского поста, поскольку принимая его, он принимает на себя тяжелейший и, несомненно, гнетущий груз ответственности. Но вы принимаете его, ибо в природе человеческой – осуждать ближнего своего за то, за что в тех же условиях он оправдал бы сам себя. Пристально следите, исходя из вышесказанного, за исполнением всех обязанностей, налагаемых вашей должностью, честно и милосердно, дабы, совершая правосудие над преступником, вы не совершили преступления, которое было бы еще более низменно, нежели то, за которое вы его осуждаете, а последствия которого мучили бы вас вечно.

Все же для нас важны грехи, преступления и проступки других людей; но только с точки зрения нашей нравственной дисциплины. Войны и кровопролития, происходящие вдали от нас, подлоги, не затрагивающие наши материальные выгоды, – все равно все это затрагивает наши чувства и сказывается на нашем нравственном здоровье. О них следует поразмыслить нашим любознательным сердцам. Общественное мнение может невнимательно отнестись к жертве греха, и этот несчастный может подвигнуть массы лишь на смех над собой или на презрение к себе. Но для масона превыше всего стоит образ священной Человечности; это такое же склонное ошибаться человеческое существо, каков он сам; это покинутая, оставленная всеми, позабытая душа; и в этом случае его мысли – все об той же несчастной заблудшей душе – будут гораздо глубже и проницательнее, нежели мысли презирающего ее, насмехающегося или же выносящего ей приговор. На все человеческие преступления, всю эту систему бесчестия, отговорок, обмана, неправедных прибылей, оскорбительных амбиций, из-за которых люди так борются друг с другом, здравомыслящий масон взирает не только как на совокупность подлых методов и устремлений, но и как на священный конфликт бессмертных разумов во имя единомоментных целей. Это сожаления достойная и нечестивая борьба; на нее мы вполне вправе взирать с отвращением; но это отвращение непременно должно перерастать в сострадание. Ибо ставки в этой игре отнюдь не соответствуют тому, что воображают те, кто принимает в ней участие, как не соответствуют они и реальности. Например, вот тот человек делает ставку на общественный пост, но в действительности он получает не его, а возможность растрачивать, льстить, совершать подлоги и обманывать.

Добродетельные люди чересчур гордятся своими добродетелями. Они уважаемы; бесчестие обходит их стороной; они обладают весом и влиянием в обществе; на их ризах нет ни единого пятнышка; ядовитое дыхание клеветы никогда не проникало в окружающий их воздух. Как легко им при такой жизни с презрением взирать на несчастного, опороченного преступника, проходить мимо него, не замечая, подбирать при виде него полы своих одеяний, чтобы не дать ему замарать их своим прикосновением! Но ведь величайший из всех Мастеров Добродетели не поступал так; напротив, Он нисходил до нормального общения с простолюдинами и грешниками, например с падшей самаритянкой, с прочими изгоями и париями древней Иудеи.

Многие считают себя добродетельными, исходя из своих понятий о греховности других. Просматривая свои скрижали, в которых записаны все проступки и упущения их ближних, они зачастую, кроме приличествующей этому процессу озабоченности, испытывают тайное радостное возбуждение, которое сводит к нулю все их попытки быть сдержанными и мудрыми, даже добродетельными. Многие же испытывают откровенную радость, наблюдая чужие грехи; и так происходит почти со всеми, кто посвящает свое время приятному сравнению своих – добродетельных – и чужих – порочных – поступков.

Власть нежности так малозаметна в мире; однако существуют всеподчиняющее влияние сочувствия, сила любви, возможность смирить страсть кротостью, всепоглощающая мощь такой совершенной личности, которая сумела бы сочетать в своей душе законный гнев в отношении преступника с сожалением и состраданием к нему. Именно так должен истинный масон обращаться со своими оступившимися братьями. Не со злостью в душе должен он обращаться к ним, не с легковесной простотой, не с гнетущим равнодушием, не с философской холодностью, не с тупой убежденностью в том, что все хорошо, если так утверждает общественное мнение, а с душевной щедростью и с сочувствующей, любящей добротой.