— Заходи, — говорю я ему, и вскоре он появляется из потайной двери склада с двумя небольшими клетками. — Я всегда знал, что когда-нибудь убью тебя, мама, — небрежно обхожу ее стол, и она недоверчиво смотрит на меня. Она совершенно не представляет, что ее ждет. — Я сдерживался только из-за своих сестер, хотя ты никогда не была для них образцовой матерью. Но ты не должна была прикасаться к Аллегре, — цокаю я, когда останавливаюсь рядом с ее головой. — Понимаешь, для тебя она может быть
— Ты не можешь так говорить, — шепчет она, и впервые в ее чертах появляется опустошение.
— О, но я говорю, — дарю ей полуулыбку, наклоняясь, чтобы прошептать ей на ухо, и это означает, что я не проявлю никакой пощады. Я слышу ее крошечный вздох, и она, должно быть, понимает, что я говорю серьезно.
— Но твой отец... он не позволит, — пролепетала она, и я могу только усмехнуться.
— Насколько всем известно, ты сейчас летишь на Сицилию в длительный отпуск. Неужели ты думаешь, что мой отец когда-нибудь вспомнит о тебе? Конечно, будет несколько открыток тут и там, но в остальном ему будет все равно, что ты уехала.
Она бледнеет от моих слов, в основном потому, что знает, что я прав. На протяжении всего их брака он не скрывал ни своих многочисленных романов, ни любовниц, ни того факта, что он просто не утратил любви к ней.
— Я покажу тебе, каково это — застрять в своей шкуре, не имея никакого контроля над тем, что происходит с твоим телом. И не думай, что я не испытываю к тебе привязанности, — добавляю я, и в ее глазах появляется искра, которая тут же гаснет, когда я заканчиваю свое предложение. — Я потратил много времени, думая об идеальном способе прекратить твое существование. Конечно, у меня было больше десяти лет, чтобы детально продумать, что бы я с тобой сделал. Но это? — я наклоняю голову в сторону, где стоит Неро. — Это для Аллегры, с любовью.
Я встаю и, прикурив сигарету, отдаю первые приказы.
Я выбрал Неро для этого предприятия, потому что видел, насколько он может быть надежным. Он также холодный, психованный ублюдок. Я не думаю, что у него есть какие-то границы того, что он может сделать с другим человеком. И вот, веселье начинается.
Неро подходит к столу и, вращая небольшое колесико, наклоняет его на сорок пять градусов, голова матери направлена к полу, в то время как ее ноги находятся в воздухе.
Он открывает набитый инструментами мешок и достает оттуда спекулум.
— Что? — глаза матери расширяются, когда она видит это, и она начинает метаться в своих кандалах. Это не помогает, так как я позаботился о тугом креплении.
Лицо Неро профессионально безучастно, когда он закидывает юбку матери на бедра и снимает с нее нижнее белье.
Затем он вводит спекулум в ее влагалище, увеличивая отверстие.
Я затягиваюсь последней затяжкой сигареты, прежде чем бросить ее на землю и зажечь другую, двигаясь вокруг, чтобы в полной мере ощутить эмоции матери, когда она испытывает насилие над своим телом.
Только я не настолько гнусен, чтобы использовать изнасилование. Напротив, мои джентльменские чувства говорят мне, что я должен быть более нежным, чем это. В конце концов, она моя биологическая мать.
Оставив спекулум на месте, Неро принес баночку с желтым веществом внутри.
Я поручил ему приготовить очень
Он открывает банку и начинает выливать содержимое в ее влагалище.
Смесь арахисового масла, меда и яиц личинок, разбавленная небольшим количеством молока, чтобы придать ей более легкую консистенцию.
Мать начинает кричать, когда жидкость прокладывает себе путь внутрь ее матки, мед прилипает к стенкам матки, яйца внедряются в очень теплую и гостеприимную среду — идеальное место для их роста до взрослой жизни. Из-за гравитации и ее положения ни один уголок ее матки не останется нетронутым.
Я подаю сигнал Неро, и мы оба отходим на несколько часов — достаточно времени, чтобы яйца начали шевелиться.
Когда мы возвращаемся, мать в слезах, ее кожа красная и горячая. При беглом взгляде я вижу, что вокруг движутся личинки.
Это не совпадение, поскольку я попросил кое-кого собрать эти яйца в течение некоторого времени, играя с температурой окружающей среды, чтобы убедиться, что они созрели для наслаждения матери.
— Пожалуйста, — хнычет она, когда видит меня, но я просто пожимаю плечами.
Интересно, каково это, когда в твое тело вторгаются посторонние предметы — живые, извивающиеся внутри тебя...
Наблюдая за агонией, отражающейся на ее лице, я не могу испытывать жалость.