Морально противоречивый by Верóника Ланцет

— Мы исследовали лазарет, единственное место, откуда кто-то мог взять слабительное, — продолжает мать-настоятельница, извлекая из своей привычки бутылочку слабительного и держа ее на виду. — В ней отсутствует половина содержимого. Мы знаем, что кто-то из вас сделал это. Если никто не признается в этом, то нам придется заставить сестру Маргарет понести наказание, поскольку таблетки были под ее присмотром, — самодовольно говорит мать настоятельница, и сестра Магдалина бледнеет.

— Но, — начинает сестра Магдалина, но мать-настоятельница не выдерживает.

Подняв руку, чтобы остановить ее, она снова обращается к залу.

— У вас есть пять минут, чтобы раскрыть себя. Если нет, — кивает она на сестру Маргарет, которая тут же смиряется со своей участью.

Черт! Я не думала, что все зайдет так далеко. Конечно, я не могла предположить, что мать-настоятельница возложит вину на сестру Магдалину.

Глаза сестры Магдалины встречаются с моими из другого конца комнаты, и я понимаю, что не могу позволить ей взять на себя вину за то, в чем виновата только я. Кроме того, я могу добавить к своей мести еще кое-что.

Сделав шаг вперед, я выхожу из строя и обращаюсь напрямую к матери-настоятельнице.

— Это сделала я, — признаюсь я. — Я подсыпала слабительное в вино.

Мать-настоятельница смотрит на меня пристально.

— Я должна была знать, что это могла быть только ты, —выплевывает она слова, но я не унимаюсь.

— Но, — начинаю я, обводя взглядом комнату, — почему тогда все остальные в порядке? Все принимали вино для причастия. Почему только у некоторых возникли проблемы? — от моих слов она выглядит так, будто ее ударили.

Люди начинают перешептываться, задавая тот же вопрос, что и я. Почему они были в порядке, а старшие монахини — нет?

— Если вы посмотрите на коробку, то найдете инструкции, как употреблять таблетки, чтобы они подействовали. Да, они были в вине. Но только если бы вы выпили определенное количество вина, слабительное подействовало бы, — говорю я, почти гордясь собой за то, что не дрогнула.

— Сколько вина вы выпили, мать-настоятельница? —спрашиваю я, немного нахально.

— Как... что... ты, — лопочет она, ее глаза выпучиваются.

— Что, это правда. Вы, должно быть, много выпили... интересно, а это тоже грех? Поддаться пороку... — цокаю я.

Ее лицо становится красным, когда мои слова доходят до сознания, и все задыхаются, понимая, что я, возможно, права.

— Ассизи! Ты наказана! — кричит она, направляясь ко мне.

Я отступаю назад, но я уже в одном шаге от могилы, с таким же успехом можно прыгнуть в нее целиком.

— А как же вы? Или другие монахини? Разве кто-то не должен наказать вас за то, что вы напились вина для причастия? — знаю, что в этот момент я переступаю многие границы и нарушаю многие правила, но пока все смотрят на меня, ошеломленные, то я могу только улыбаться.

— Заткнись, Ассизи! — мать-настоятельница догоняет меня, обхватывая рукой мое запястье, когда пытается вытащить меня из комнаты. Лина смотрит на меня с тревогой в глазах, но я качаю головой. Это моя проблема.

— Почему? Теперь вы не такая уж и могущественная, да? — я говорю громче, обращаясь и к другим монахиням. Мать-настоятельница тащит меня за руку, пока мы не оказываемся за дверью.

— На этот раз ты действительно сделала это, Ассизи, —продолжает укорять меня мать-настоятельница, но я не могу найти в себе силы, чтобы заботиться об этом.

Особенно когда она бросает меня в темную, холодную комнату, которую я привыкла ассоциировать со всеми своими наказаниями, и говорит мне, что я буду проводить здесь все свое время, пока не раскаюсь.

Когда она закрывает за собой дверь, и я остаюсь в прохладной комнате, то сажусь на пол, подтягивая колени к груди, чтобы хоть немного согреться.

— Ах, но как же я могу раскаяться, — бормочу я про себя, улыбка играет на моих губах. Одного только вида старших монахинь, смущенно стоящих перед всеми, было достаточно. Потому что я доказала свою точку зрения.

Даже они не могут быть выше позора.

 



 

Закрыв глаза, я позволила теплой воде политься на меня, надеясь избавиться от холода, который пробрался глубоко в мои кости. Я должна была знать, что мать-настоятельница не выпустит меня без веской причины. Она продержала меня в этой темной комнате почти три дня, пока не пришла за мной, приказав одеться и привести себя в приличный вид.

Я была озадачена ее поведением, но когда узнала, что мой брат, Марчелло, приехал в гости, то все стало ясно. Она не хотела, чтобы у Сакре-Кер были неприятности из-за злоупотреблений.

Уставшая и озябшая до глубины души, я старалась показать себя с лучшей стороны, хотя уверена, что, наверное, слишком сильно подчеркивала свое счастье. Улыбка на моем лице была натянутой, когда я пыталась убедить его, что моя жизнь идеальна.

Я не видела Марчелло почти десять лет, только Валентино приезжал раз в пару лет или около того. Но на этот раз у Марчелло была веская причина для визита.

Валентино умер.

Я была потрясена, когда узнала, что он покончил с собой. Но не могла испытывать никаких других чувств, кроме жалости, поскольку мы никогда не были близки.