Морально противоречивый by Верóника Ланцет

— Нет, пожалуйста, — хнычу я, но девочки уже настигают меня, по одной с каждой стороны, хватают за руку и за ногу и ведут к алтарю. Крессида идет позади нас, выкрикивая инструкции.

Убрав все священные предметы со стола, они кладут меня на него, быстро закрепляя мои конечности веревкой. Я пытаюсь брыкаться, но их ногти больно впиваются в мою кожу, и я понимаю, что не могу им противостоять.

Особенно когда я в меньшинстве.

Когда меня привязывают к столу, девушки делают шаг назад, пропуская Крессиду, и та оказывается рядом со мной.

— Не знаю, почему они держат здесь такую, как ты. Ясно, что ты портишь все, к чему прикасаешься, — говорит она, уголок ее рта слегка кривится.

Она берет Библию из угла, открывает ее и читает стих. Одна девушка приносит емкость с водой и по кивку Крессиды выливает ее мне на лицо.

Я дважды моргаю, потрясенная их действиями. Они продолжают лить воду мне на лицо, пока я не задыхаюсь и не брызгаю слюной.

— Избавь ее от зла, — я слышу приглушенный голос Крессиды в церкви, поскольку мое внимание сосредоточено на том, чтобы двигать головой, дабы вода не попала мне в рот или нос. Но ритм, с которым они опорожняют емкость на мое лицо, заставляет меня глотать воду.

— Прекратите, — говорит Крессида, прищурив глаза, глядя на мое мокрое лицо. — Это не работает. Я все еще чувствую зло, излучаемое ею, — она притворяется озадаченной, глядя на мое испуганное выражение лица.

— Мы должны убедиться, что все ее тело освящено, — она дает указания девушкам, и они быстро подчиняются, срывая одежду с моего тела, пока я не остаюсь почти голой и дрожащей на алтарном столе.

Крессида продолжает смеяться, мои мучения, похоже, питают ее веселье.

Они продолжают обливать меня водой, и вскоре мои зубы начинают стучать от холода.

— Бедная Ассизи, она, наверное, замерзла, — комментирует одна из девушек, и все начинают смеяться.

Обойдя стол, она хватает меня за волосы, разрывая мою прическу так, что пряди сыплются вниз.

— Хм, — начинает Крессида, ее глаза сверкают интересом. Мои глаза расширяются, когда она подходит ближе, ее взгляд устремлен на мои волосы.

Пожалуйста, нет...

Хотя я знаю, что никогда не стану красавицей, учитывая, что на моем лице красуется красное родимое пятно, однако мои волосы — единственное, что хоть немного привлекает внимание во мне. Я о них забочусь и слежу за тем, чтобы они всегда были расчесаны и чистыми. И отращиваю их уже много лет.

Когда я смотрю на Крессиду, оценивающую мои волосы, я уже знаю, чего ожидать. И это меня убивает.

— Пожалуйста, что угодно, только не мои волосы, — шепчу я, надеясь воззвать к ее совести. Но когда она роется в алтаре в поисках ножа, я понимаю, что ее нет.

— Они слишком хорошие, — замечает она, — для такой, как ты.

Она обхватывает руками мои волосы и тянет их вниз, пока кожа головы не начинает гореть от боли.

— Не волнуйся, — шепчет она мне на ухо, — я дам тебе то, что ты заслуживаешь.

Крепко держа меня за волосы, она отрезает их с помощью лезвия.

Я пытаюсь бороться с ней, слезы выступают в уголках глаз, и я хочу, чтобы все это было лишь кошмарным сном.

Но это не так. И когда я чувствую, что лезвие все ближе и ближе к моей голове, то понимаю, что битва уже проиграна.

Я все еще лежу, мои глаза пусты, слезы кончились.

Почему? Почему я?

Некому ответить на мои вопросы и тем более исполнить мое самое заветное желание, — чтобы меня оставили в покое.

Мои мучения продолжаются, когда Крессида встает, самодовольно держа в одной руке мои длинные волосы и размахивая ими передо мной.

Я мрачно смотрю на свою самую ценную вещь, которая теперь уже не моя.

И чтобы продолжить демонстрировать неуважение, она бросает их на пол, как будто это мусор.

Всхлипывание застревает у меня в горле, когда я смотрю на свои драгоценные волосы, лежащие на холодном полу, и внезапно понимаю, что смирилась. Что может быть хуже этого?

Что они могут сделать такого, что причинит мне большую боль, чем то, что у меня жестоко вырвали единственную ценную вещь?

Но когда я наблюдаю за Крессидой и ее группой девушек, то понимаю, что, возможно, забегаю вперед.

Сейчас поздний вечер, на улице уже темно, и единственным источником света в церкви являются свечи, расставленные вокруг алтаря и в проходах.

Каждая девушка берет свечу, и они снова окружают меня, шепча в тандеме какую-то молитву.

Я в замешательстве наблюдаю за ними, но вскоре становится ясно, что задумала Крессида.

— Есть один способ убедиться в том, что дьявол вышел из твоего тела, — она улыбается мне, наклоняя одну свечу, пока горячий воск не соприкасается с моей кожей.

Остальные девушки делают то же самое, и капают горячим воском на все мое тело. Каждый раз, когда воск касается моей кожи, я чувствую жжение, пока он не остывает и не затвердевает. Но раз за разом боль становится все более невыносимой.

— Теперь, девочки, — наконец говорит Крессида, поднимая серебряный крест и держа его за цепочку, — давайте убедимся, что ее тело должным образом очищено от зла, —продолжает она, и зло, о котором она так говорит, смотрит мне прямо в лицо.