Моральное животное

Мы уже коснулись трёх вероятных объяснений. Забывание неудобных фактов облегчает ведение спора с силой и убеждённостью, а эти споры часто имели генетические ставки в древней обстановке. Запоминание обид может помочь нам в различного рода торгах, заставляет нас напоминать людям о репарациях, которые они нам должны, кроме того, хорошо запомненная обида может гарантировать наказание наших эксплуататоров. Что касается памяти об оскорблениях, их дискомфортная настойчивость отговаривает нас от повторения действий, могущих понизить социальный статус, и если оскорбления достаточную сильны, память об них может адаптивно понизить самооценку (или, по крайней мере, понизить самооценку в форме, которая была бы адаптивна в древней среде эволюции).

Таким образом, фрейдовская модель человеческой психики была, верьте или нет, недостаточно запутанной. У психики есть более тёмные углы и большее количество маленьких хитростей, чем он представлял.

Лучшее от Фрейда

Лучшим в воззрениях Фрейда является его осознание парадоксальности бытия высоко социального животного: будучи в своей основе сладострастным, жадным и вообще эгоистичным, человек однако вынужден жить цивилизованно с другими людьми и вынужден идти к животным целям по извилистой дорожке сотрудничества, компромисса и ограничений. Из этого понимания вытекает самая главная идея Фрейда о психике, как месте конфликта между животными импульсами и социальной действительностью.

Одну из биологических точек зрения на этот конфликт обрисовал Пауль Д. МакЛеан. Он называет человеческий мозг «триединым», чьи три основных части отражают нашу эволюцию: ядро рептилий (место наших основных побуждений) окружено "древним мозгом млекопитающих" (лимбической системой, которая одарила наших предков (среди прочего) привязанностью к потомству), который в свою очередь окружён "новым мозгом млекопитающих". Протяжённый новый мозг млекопитающих придал способности к абстрактным рассуждениям, языку и, возможно, (селективную) привязанность к людям вне семьи. МакЛеан пишет, что он "услужливо рационализировал, оправдывал и подбирал словесные выражения для импульсов, исходящих из ядра рептилий и лимбической системы нашего мозга…". Подобно многим чётким моделям эта может быть обманчиво проста, но она удачно охватывает (возможно) критическую особенность нашей эволюционной траектории: от уединённого к социальному, со стремлением к еде и сексу, к всё более и более усложняющимся и утончающимся устремлениям.

«ИД» Фрейда — это животное в нашем подсознании; возможно, оно есть продукт мозга рептилий, возникшее в досоциальной эволюционной истории. «Суперэго» или, нестрого говоря, совесть, является более поздним изобретением. Это источник различных видов запретов и виновности, предназначенной для ограничения ИД генетически выгодным способом; суперэго отвращает нас, скажем, от причинения вреда родным братьям или от пренебрежения друзьями. «Эго» — это нечто, находящееся в середине. Его конечные, возможно, подсознательные цели совпадают с таковыми у ИД, однако преследуются с долгосрочной оценкой, учитывающей предостережения и выговоры суперэго.

Соответствие между фрейдовскими и дарвиновскими взглядами на психический конфликт было подчеркнуто Рандолфом Нессе и психиатром Аланом Т. Ллойдом. Они рассматривают этот конфликт как столкновение конкурирующих защитных механизмов, выработанных эволюцией для того, чтобы выработать здравое указание, поскольку напряженность между управляющими структурами существует для реализации хорошего управления. Основной конфликт, основные дебаты, происходят "между эгоистическими и альтруистическими побуждениями, между стремлением к удовольствию и нормативным поведением и между интересами индивидуума и группы. Функции ИД соответствуют первой половине каждой из этих пар, в то время как функции эго и суперэго соответствуют второй половине". И основная истина второго участника дискуссии — "отсроченная природная выгода от социальных отношений".

Описывая эту напряжённость между краткосрочным и долгосрочным эгоизмом, дарвинисты иногда прибегают к метафоре «репрессии». Психоаналитик Малком Славин предполагает, что эгоистичные мотивы могут репрессироваться детьми для того, чтобы не потерять благосклонность родителей, и восстанавливаться ими через несколько мгновений, когда необходимость в приятных впечатлениях минует. Другие подчёркивают репрессию эгоистичных импульсов по отношению к друзьям. Мы можем даже репрессировать память о проступках друга, что есть особенно мудрая хитрость, если друг имеет высокий статус или как-то иначе ценен. Проступок может позже всплыть в памяти, чтобы показать другу, что его статус резко упал, или если по какой-то другой причине он заслужил более откровенную оценку. И, конечно же, изобилует случаями таких тактических репрессий сфера секса. Безусловно, мужчине легче убеждать женщину в его будущей преданности, если его воображение не рисует ярких картин сексуального общения с нею. Этот импульс может расцвести позже, когда почва будет подготовлена.