Моральное животное

Дарвин не был единственным эволюционистом-викторианцем, неодобрительно смотрящим на «ценности» эволюции. Другим был его друг и защитник Томас Хаксли. В своей лекции "эволюция и этика", которую он прочёл в Оксфордском университете в 1893 году, Хаксли нацелился на основную предпосылку социального дарвинизма в целом — идею заимствования ценностей у эволюции. Повторяя логику эссе Милля «Природа», он сказал, что "космическая эволюция может показать нам, как могли возникнуть хорошие и злые склонности человека, однако само по себе некорректно призывать её в качестве какого-то лучшего, чем уже имеющееся, объяснения того, почему то, что мы называем добром, предпочтительнее того, что мы называем злом". Действительно, пристальный взгляд на эволюцию, с его массовой данью смерти и страданий, предложенный Хаксли, весьма плохо согласуется с тем, что мы называем добром. Он сказал: "Давайте поймём раз и навсегда, что моральный прогресс общества зависит не от подражания космическому процессу, от которого мы всё ещё недостаточно ушли, но в сражении с ним". Питер Сингер, один из первых философов, принявший новый дарвинизм всерьёз, отметил в этом контексте, что, "чем больше вы знаете о вашем противнике, тем больше ваши шансы на победу". Джордж Вильямс, который внёс столь значительный вклад в определение новой парадигмы, объединил точки зрения и Хаксли, и Сингера, обратив внимание на то, насколько веско новая парадигма подчеркивает их. Он пишет, что его отвращение к «ценностям» естественного отбора даже превосходит таковое у Хаксли и "основывается на более радикальном современном взгляде на естественный отбор, как на процесс максимизации эгоизма, и на более длинном списке недостатков, теперь приписываемых врагу". И если враг действительно "хуже, чем думал Хаксли, то есть и более настоятельная потребность в его биологическом понимании".

Нынешнее биологическое понимание предлагает некоторые основные правила противодействия врагу. (Моё их перечисление не предполагает, что я очень уж успешен в следовании им). Хорошей отправной точкой было бы общее ограничение морального негодования 50-ю процентами (или около того), учитывая его неотъемлемую предубеждённость и подобное отношение к моральному безразличию по отношению к страданию. В некоторых ситуациях мы должны быть особенно бдительны. Мы явно склонны возмущаться поведением отличных от нас групп людей (скажем, наций), чьи интересы противоречат интересам группы, которой принадлежим мы. Мы также склонны быть невнимательными к людям низкого статуса и чрезвычайно терпимыми к людям высокого статуса; какое-то облегчение жизни за счёт последнего может быть вероятно гарантировано, по крайней мере в свете прагматизма (или другой эгалитарной этики).

Это не означает, что утилитаризм бессмысленно равноправен. Влиятельный человек, использующий своё положение гуманно — это ценный социальный актив и, следовательно, может заслуженно пользоваться особым обхождением, пока такое обхождение способствует такому поведению. Знаменитый пример в анналах прагматизма — вопрос о том, кого нужно в первую очередь спасать из горящего здания — архиепископа или горничную? Стандартный ответ гласит, что вы должны, прежде всего, спасать архиепископа, даже если горничная — ваша мать, ибо он будет более полезен в будущем.[92]

Ладно, это возможно верно, если этот высокостатусный человек — действительно архиепископ (но и в этом случае, смотря какой архиепископ). Но в отношении людей самого высокого статуса это неверно. Имеется довольно мало свидетельств в пользу того, что люди высокого статуса имеют какую-то особенную склонность к совестливости или жертвенности. Действительно, новая парадигма подчеркивает, что они достигли этого статуса не для "блага группы", а для себя, от них можно ожидать, что они будут использовать свой статус соответственно, и можно также ожидать, что они будут притвориться иными. Статус заслуживает гораздо меньших льгот, чем он в общем и целом получает. Человеческая природа распространяет уважение на Мать Терезу и Дональда Трампа, во втором случае эта часть человеческой природы возможно ошибается.