Моральное животное

Почему женщины с таким подозрением относятся к мужчинам? В конце концов, разве самцы вида с высоким отцовским вкладом не созданы для того, чтобы обзавестись хозяйством, купить дом и стричь лужайку каждые выходные? Здесь возникает первая проблема с такими понятиями, как любовь и парный союз. Самцы видов с высоким отцовским вкладом, как это ни парадоксально, способны на большее вероломство, чем самцы видов с низким отцовским вкладом. Как замечает Триверс, «оптимальной линией поведения самца» является «смешанная стратегия»[92]. Даже если конечная цель – длительные инвестиции, тактика «соблазнить и исчезнуть» может иметь генетический смысл (при условии, что она не требует большого количества времени и ресурсов, которые иначе были бы вложены в «законного» потомка). Внебрачные дети могут процветать и без отцовского участия, к примеру, преспокойно пользоваться ресурсами какого-нибудь бедолаги, искренне верящего, что это его отпрыски. Получается, самцы видов с высоким отцовским вкладом всегда должны быть готовы к сексу на стороне.

Разумеется, точно так же следует поступать и самцам видов с низким отцовским вкладом. Однако в данном случае ни о какой эксплуатации речи не идет: самка заведомо не может получить больше от другого самца. У видов с высоким отцовским вкладом такая возможность у самки есть. Более того, неспособность получить максимум от любого самца может обойтись ей весьма дорого.

Таким образом, противоречивые цели – избегание эксплуатации со стороны самок и стремление к ней со стороны самцов – порождают эволюционную гонку вооружений. Естественный отбор благоволит и самцам, которым хорошо удается обманывать самок насчет своей будущей верности, и самкам, которым хорошо удается распознавать такую ложь. При этом чем убедительнее врет одна сторона, тем проницательней становится другая. В результате возникает порочная спираль предательства и осторожности, которая у одного – достаточно сообразительного и хитрого – вида приобретает форму нежных поцелуев, бормотания всяких ласковых слов и наивных сомнений.

По крайней мере, это порочная спираль в теории. Выйти за пределы теоретических рассуждений в царство конкретных фактов – и на самом деле увидеть изнанку поцелуев и нежностей – не так-то просто. Психологи-эволюционисты достигли в этом лишь весьма и весьма скромных успехов. Хотя одно исследование показало, что мужчины (по их собственным словам) гораздо чаще женщин притворяются более добрыми, искренними и преданными, чем они есть на самом деле[93]. Впрочем, такая разновидность обманчивой рекламы – лишь половина истории; добраться до другой половины намного сложнее. Как отметил Триверс в 1976 году, спустя четыре года после публикации своей эпохальной статьи, один из наиболее эффективных способов обмануть кого-то – поверить в ложь самому. В нашем контексте это фактически означает ослепнуть от любви – ощущать глубокую привязанность и влечение к женщине, которая после нескольких месяцев секса может показаться куда менее восхитительной[94]. Таков надежный аварийный люк для мужчин, предпочитающих искусно соблазнить, а потом бросить. «Тогда я ее любил!» – трогательно вздыхают они в ответ на упреки.

Это не значит, что любовь мужчины хронически иллюзорна, что каждое увлечение – тактический самообман. Иногда мужчины в самом деле держат свое слово и хранят верность. Кроме того, в некотором смысле заведомая стопроцентная ложь невозможна априори. Ни одному влюбленному не дано знать – будь то на сознательном или бессознательном уровне, – что уготовило для него будущее. Может, года через три объявится генетически более перспективный партнер; а может, удача отвернется и супруга – какая бы она ни была – останется для него единственной надеждой на размножение. Тем не менее в условиях неопределенности – когда ни один из партнеров не в силах заранее просчитать, как долго будет верен ему другой, – естественный отбор, скорее всего, предпочтет ошибаться в сторону преувеличения – если, конечно, такая ошибка делает секс более вероятным, но не слишком дорогостоящим предприятием.

А в социальной среде нашей эволюции, судя по всему, секс таки требовал кое-каких издержек. Уехать из города или даже деревни было непросто, а потому расплата за откровенно ложные обещания настигала вруна достаточно быстро – либо в форме сниженного доверия, либо в форме сокращения продолжительности жизни; антропологические архивы пестрят историями о мужчинах, мстивших за преданную сестру или дочь[95].