Моральное животное

Революция эта отчего-то протекает довольно неприметно. Бунтари упрямо отказываются объединиться под каким-нибудь простым и звучным наименованием. Они было подняли на знамена меткий термин, введенный Уилсоном, – «социобиология», но одноименная книга вызвала на себя такой огонь критики, столько насмешек и обвинений в пагубных политических намерениях, что пришлось отказаться от новообретенной самоидентификации, дабы не компрометировать себя. Теперь последователи Уилсона скрываются под разными именами, хотя их и объединяет приверженность одним теориям. Поведенческие экологи, антропологи-дарвинисты, эволюционные психологи и эволюционные психиатры – это все они. Вы спросите: а что же случилось с социобиологией? Ответ прост: она ушла в подполье, где и продолжает подтачивать основы академической науки.

Ирония состоит еще и в том, что многие особенности нового подхода, которые больше всего раздражают старую гвардию, по сути, таковыми и не являются: с самого начала противники социобиологии критиковали не столько книгу Уилсона, сколько предшествующую ей литературу дарвинистского толка. Вообще говоря, эволюционный подход в применении к человеку здорово себя скомпрометировал. Взятый на вооружение политической философией на рубеже XIX–XX веков, он превратился в «социальный дарвинизм», который в крайних своих проявлениях послужил основанием для расизма, фашизма и классового угнетения. Примерно в то же время от него отпочковались примитивные идеи о «наследовании моделей поведения», отлично вписавшиеся в эти политически ангажированные теории. Отголоски тех представлений до сих пор дают о себе знать: многие обыватели и даже ученые продолжают считать дарвинизм чем-то крайне жестоким и антигуманным (видимо, полагая, что это синоним «социального дарвинизма»). Отсюда и многочисленные заблуждения о новой парадигме.

Незримое тождество

Одно из наиболее вредных заблуждений о неодарвинизме – то, что он якобы оправдывает социальное неравенство. На рубеже веков антропологи спокойно рассуждали о низших расах – «дикарях», неспособных к нравственному развитию. Неискушенным обывателям казалось, что подобные установки (со временем переросшие в шовинистическую идеологию, взятую на вооружение Гитлером) легко вписываются в теорию эволюции. Однако это совсем не так, и современные антропологи-дарвинисты, изучая народы мира, уделяют внимание не столько внешним культурным различиям, сколько базовым, общечеловеческим тождествам. За пестрым многообразием ритуалов и обычаев они ищут повторяющиеся модели поведения в любовных, семейных, дружественных, общественных, нравственных отношениях. Они полагают, что эволюционное развитие человека объясняет, почему представителей всех культур волнует социальный статус (и часто даже больше, чем они отдают себе в этом отчет), почему люди сплетничают (причем на одни и те же темы), почему во всех культурах мужчины и женщины отличаются друг от друга по ряду базовых признаков, почему людям всюду присуще чувство стыда (которое обычно возникает в одних и тех же обстоятельствах), почему людям свойственно глубокое чувство справедливости (принципы, выраженные в пословицах «долг платежом красен» и «око за око, зуб за зуб», действуют по всему свету).

Открытие собственной природы дается человеку нелегко, что, в общем-то, и неудивительно: мы привыкли принимать как данность такие базовые чувства, как благодарность, стыд, раскаяние, гордость, уважение, месть, сострадание, любовь – точно так же, как мы считаем само собой разумеющимся воздух, которым дышим, силу притяжения, заставляющую предметы падать на землю, и другие явления, типичные для жизни на нашей планете[6]. Но ведь все бы могло быть совсем иначе: эти чувства, например, могли бы отсутствовать вовсе или быть присущи лишь некоторым этносам, а не всему человеческому виду.

Чем пристальнее антропологи-дарвинисты изучают народы мира, тем больше их поражает сложная и запутанная природа человека, которая связывает всех нас как огромная паутина. И постепенно, шаг за шагом, они начинают понимать, как именно эта сеть сплетена.