Морбакка

В отставку с военной службы он подал лишь потому, что получил нагоняй от начальника за пропущенный смотр. Поступок скоропалительный, но это его не печалило. Возмущало его другое — что не стал он после папеньки полковым писарем. Эти обязанности успели разделить между четырьмя письмоводителями. Одна из этих должностей досталась ему, но была незначительной, с незначительным жалованьем.

И попытка углубить Эмтан опять же закончилась неудачей.

На полпути между Морбаккой и Гордшё лежал Ос-Брунн, старинное водолечебное заведение, которое он намеревался модернизировать. Построил там новую купальню, нанял прислугу обоего пола и надеялся, что хворые люди валом туда повалят, но опять просчитался. Иные бедолаги, конечно, приезжали. Но фактически заведение себя не оправдывало.

А теперь вот и с этим строительством потерпел фиаско. Наверно, в нем самом есть какой-то изъян. Наверно, не такой он дельный, как другие. Лучше ему сидеть тихонько, отказаться от своих планов, качаться в качалке, читать газету — и пусть все идет привычным чередом.

Когда он наконец воротился домой, жена сидела на ступеньке крыльца, ждала его.

До чего ж она похожа на своего брата из Гордшё. И умным лицом, и здравомыслием, и серьезностью натуры, и трудолюбием, и безразличием к развлечениям, и отвращением к ненадежности и авантюризму.

Поручик любил ее, а вдобавок глубоко уважал, как и шурина. Но нынешним вечером предпочел бы, чтоб она ждала его в комнатах. Ведь в этом деле она была ему противницей, как и ее брат.

— Ну, что сказал Калле? — спросила г‑жа Лагерлёф, когда они вошли в спальню.

— Он согласен с тобою и всеми остальными, считает, что мне надобно отказаться от строительства, — отвечал поручик.

Г‑жа Лагерлёф промолчала. Села на привычное свое место у швейного столика и устремила взгляд в светлую летнюю ночь, даже не думая раздеваться.

Поручик меж тем уже скинул сюртук.

— А ты ложиться не будешь? — спросил он, и по нервозному тону было слышно, что он очень печален и сердит.

— Мне кажется, — негромко и спокойно сказала жена, глядя в окно, — ты должен закончить постройку.

— Что ты сказала? — нетерпеливо переспросил поручик.

Он, разумеется, слышал, что она сказала, но не мог поверить собственным ушам.

— Мне кажется, — повторила она, — ты должен закончить постройку.

— Ты о скотном дворе? — Поручик подошел к жене. Ее слова пробудили в нем слабую надежду, но он не знал, правильно ли ее понял.

Однако г‑жа Лагерлёф размышляла об этом весь вечер. Говорила себе, что мужу никак нельзя сызнова потерпеть неудачу. Не пойдет это ему на пользу. Возможно, лучше бы и отказаться от строительства, но он примет это слишком близко к сердцу. Ни брат ее, ни отец не могли этого понять, а она, жена, понимала, и очень хорошо.

В сердцах тех, кого любила, г‑жа Лагерлёф читала с такою же легкостью, как в книге, а вот изложить свои мысли словами было для нее в минуты волнения столь же невозможной задачей, как переводить с древнееврейского.

— Я думаю иначе, нежели Калле, — сказала она и замолчала.

— Но к чему же ты клонишь, о чем толкуешь? — спросил поручик, чуть ли не дрожа от нетерпения. Он еще не смел поверить, что она переменила свое мнение и стала на его сторону.

Слыша, как он взволнован, она изо всех сил старалась объяснить получше:

— Я думаю иначе, нежели Калле. Я думаю, ты должен достроить скотный двор, причем на том месте, какое выбрал. И еще: по-моему, нам нужно взять ссуду под заклад усадьбы, тогда не придется просить денег у папеньки.

Тут поручик наконец-то понял. И воспрянул духом. Ведь коли жена с ним заодно, никаких трудностей более не существует. Под ногами прочная опора, можно возводить стены.

— Благослови тебя Господь за это, Луиза! — воскликнул он.

Приняв такое решение, они словно бы прониклись друг к другу новой нежностью. И с тех пор во всем, что касалось строительства, поручик советовался с женой.

Когда же в конце концов двери нового скотного двора распахнулись, когда коров торжественно, одну за другой, завели в стойла и привязали, когда кур, гусей, индюшек и уток разместили в клетках, а телят в закутах, когда свет потоком вливался в высокие окна, а сами они шли по чистым просторным проходам, оба почувствовали, что проделана хорошая работа, и порадовались, что приняли в ней участие.

Сад

Право слово, мамзель Ловиса Лагерлёф любила брата-поручика и восхищалась им, но никак она не могла понять, зачем ему нужно в усадьбе столько перемен и новомодностей. Ей казалось, Морбакка вполне может остаться такою, какою была при отце с матерью.

И более всего ей не нравилось, что он хотел насадить сад вокруг жилого дома.

Она сильно огорчилась, когда он надумал углубить Эмтан, и обрадовалась, когда эта затея закончилась неудачей. Ведь так красиво, когда речка выходит из берегов и в лугах возникает множество блестящих озерков.

Очень горевала она и когда брат разделался с давними лугами, где росло столько полевых цветов. Сущая отрада для глаз: один луг сплошь белый от поповника, другой — лиловый от анютиных глазок, третий — желтый от лютиков.