Морбакка

На восточной торцевой стене, по бокам входной двери, располагались два шкафа — вделанный в стену платяной и книжный. На полу платяного шкафа поручик держал свой красивый денежный сундучок с хитроумным замком и крепкой оковкой, тот самый, что принадлежал полковому писарю и чуток обгорел с одного угла, потому что однажды воры да прощелыги пытались его спалить. В книжном шкафу поручик Лагерлёф хранил большие конторские книги, там же стояли школьные учебники двух поколений. Множество годовых комплектов “Европейского литературного журнала” теснились подле Гомера, Цицерона и Тита Ливия. Сюда были сосланы и истории Петра Великого и Фридриха II, поскольку переплеты у них были картонные, простенькие, серые, а также произведения Вильгельма фон Брауна,[15] правда, не за переплеты, а по другим причинам. На полу там лежал землемерный инструмент тех времен, когда поручик Лагерлёф служил в ведомстве генерального размежевания земли, а кроме того, ящики с удочками, переметами и многими другими вещами.

Когда поручик с дочками входил в контору, первым делом нужно было выгнать мух. Они распахивали двери и окна, поручик Лагерлёф вооружался полотенцем, выгонял им летучую нечисть, а девчушки снимали фартучки и махали ими. Махали-гоняли, залезали на кресла и столы. Мухи с жужжанием метались по комнате, не желая улетать, но в конце концов все-таки убирались вон.

Изгнав мух, поручик Лагерлёф вешал полотенце на стену, девочки снова надевали фартучки, окна и двери закрывались. Но была там одна муха, прозванная Старой Конторщицей. Она привыкла к ежедневной погоне и ловко пряталась. А как только становилось тихо и спокойно, вылетала и садилась на потолок.

Правда, сызнова охоту на нее не начинали, так как и поручик, и дети знали, что она их перехитрит. С этой мухой покончить невозможно. И они приступали к второму этапу подготовки к послеобеденному сну.

Клали на кожаный диван две кожаные подушки и одну пуховую как изголовье для поручика Лагерлёфа, он ложился, закрывал глаза и притворялся спящим.

Но тут девчушки подбегали и с громкими криками нападали на него. Он отшвыривал их в другой конец комнаты, словно клубочки, а они, как упрямые кутята, немедля возвращались. Дергали его за бороду, ерошили волосы, влезали на диван — словом, отчаянно баловались. Вволю наигравшись, поручик Лагерлёф хлопал в ладоши и говорил: “Ну все, хватит”.

Но толку чуть — все продолжалось по-прежнему. Дети карабкались на диван, мячиками отлетали прочь и снова возвращались.

Немного погодя поручик Лагерлёф дважды хлопал в ладоши и говорил, что в самом деле хватит, игре конец.

Опять без толку, девчушки с криками и смехом бросались на него, опять отлетали прочь и опять возвращались. Однако на сей раз поручик уже вскоре трижды хлопал в ладоши и говорил, что игре вправду конец.

Дети тотчас затихали и забирались в свои кровати. Каждая клала под голову белую подушечку и укладывалась спать.

Через некоторое время поручик Лагерлёф начинал храпеть. Не слишком громко, только вот обе девчушки, которым должно было привыкать к дневному сну, глаз сомкнуть не могли.

Вставать им не разрешалось, шевелиться и разговаривать тоже — надо лежать тихо и смирно.

Они смотрели на тряпичные половики и узнавали старые платья г-жи Лагерлёф и мамзель Ловисы, разрезанные на полоски, из которых связали половики. Смотрели на портрет генерала Мальмборга, висевший на стене между двумя батальными картинами, на чернильницу и ручку, на лосиные рога и ягдташи, на рапиру и знаменитое охотничье ружье по прозвищу Зайцеубийца. Следили взглядом за узором трещинок на потолке и считали звездочки на обоях, шляпки гвоздей на половицах и клеточки на занавесках. Обе скучали, а время тянулось ох как медленно.

За окном слышались веселые голоса старших детей, которым незачем привыкать к дневному сну. Они гуляли, ели вишни, крыжовник и неспелые яблоки, были счастливы и свободны.

Вся надежда на Старую Конторщицу. Потому что она все жужжала и жужжала возле лица поручика Лагерлёфа, шумела изо всех сил. И если не перестанет, то со временем разбудит его.

Мамзель Брустрём

Случилось это не в наши дни. А давным-давно, в тридцатые годы минувшего века.

В начале осеннего семестра карлстадские гимназисты вели себя на редкость смирно. Ни тебе драк с уличными мальчишками, ни иного озорства. Весь город пребывал в недоумении, радовался и благодарил Создателя, хотя и ощущал одновременно некоторую пустоту.

Но ближе к осенней ярмарке, когда в губернском городе ожидали приезжих со всего Вермланда, гимназисты почувствовали, что должны устроить что-нибудь этакое, ради поддержания своей репутации. Речь-то шла не об одном только Карлстаде, а обо всей провинции. После основательных раздумий, обсудив и отвергнув множество предложений, гимназисты призвали к себе школьника по имени Фредрик Сандберг.

Он, конечно, послушался, так как в ту пору школьникам негоже было противиться гимназистам. Гимназисты начальствовали над ними, и горе тому, кто попробует не исполнить приказ.