Morbus Dei. Инферно

– Тот, кто творит чудеса, приумножает влияние своего ордена. И собственную власть. Вы же, напротив, действовали ради общего блага и не думали о власть имущих. С такой точки зрения вы не подходили для своих задач.

– Тогда мне, вероятно, следовало выбрать иного наставника. – Фон Фрайзинг заглянул собеседнику в глаза.

Тот едва заметно улыбнулся.

– И все-таки ваш доклад меня удивил. Что вами двигало?

Фон Фрайзинг сел на жесткую кровать и потер лицо, словно бы хотел оттереть следы лжи.

– В сущности, я сказал правду. Если я и умолчал об Иоганне и Элизабет, это потому, что не счел это достойным внимания. А поскольку я недавно встретил их в Вене, мне не хотелось упоминать о них. Бернарду непременно захотелось бы… – он сделал паузу, – расспросить их подробнее. Это лишь вопрос времени.

Отец Виргилий кивнул.

– Для ближнего и за ближнего. Этим вы и ценны… и слабы.

Фон Фрайзинг посмотрел на наставника и почувствовал, как в нем закипает злоба.

– Оба они хорошие люди и хотят лишь, чтобы их оставили в покое. А то, что Кайетан Бихтер был отщепенцем и видел то, что хотел увидеть, – так я и раньше об этом говорил, – он повысил голос.

– Не надо злиться, – не менее резко одернул его отец Виргилий. – Я и сам понимаю, что произошедшее в деревне было следствием скорее суеверия, а не божественного вмешательства. Но есть другие, люди более могущественные, которые не хотят принимать это во внимание.

Фон Фрайзинг молча смотрел на своего наставника. Тот повернулся к двери.

– Я попытаюсь выяснить намерения брата Бернарда. Наберитесь терпения и прекратите биться головой в стену. Omnia Ad Maiorem Dei Gloriam.

Отец Виргилий постоял в ожидании ответа, однако фон Фрайзинг хранил молчание. Затем вздохнул и вышел.

Дверь закрылась, и тишина наполнила келью.

– Omnia Ad Maiorem Dei Gloriam, – прошептал наконец фон Фрайзинг.

Он знал, что это еще далеко не конец.

XXXIX

День как будто был создан для прогулки. В воздухе пахло весной, теплый ветер уносил прочь зловоние улиц. Иоганн и Элизабет, бродя по городу, посмотрели кайзерскую крепость и городскую лечебницу, поели пирожков со сливой на Новом рынке и угостились местными блюдами.

Наевшись, они отправились встречать Пруссака, но улицы оказались запружены людьми так, что невозможно было пройти.

– Что там происходит? – Элизабет поднялась на цыпочки, чтобы разглядеть хоть что-то.

– Не знаю. Вижу только помост и…

Элизабет тоже разглядела помост и худого мужчину, который поднялся по ступеням. Он повернулся к толпе, и его голос разнесся над площадью.

– Бродяга и бездельник Вальтер П. был пойман на месте преступления, когда пытался обокрасть порядочного человека Игнаца Зайфрида, в то время как суженая Вальтера, Трауде К., также взятая под стражу, отвлекала его внимание.

Глашатай выдержал театральную паузу, чтобы у горожан была возможность криками выразить свое негодование.

– Поскольку их вина безоговорочно доказана, они понесут наказание, чтобы впредь каждому человеку в любом городе и селении было известно об их злодеянии, дабы уберечься от них!

Четверо крепких служителей втащили приговоренных на помост. У мужчины был жалкий и растерянный вид. Женщина вопила.

Двое подручных схватили приговоренного и прижали головой к плахе. Когда к нему шагнул палач с длинным, остро заточенным ножом, мужчина попытался высвободиться.

Тщетно.

Быстрым движением палач отсек ему нос. Из раны хлынула кровь. Мужчина захрипел, захлебываясь в собственной крови.

Женщина заплакала и отвернула лицо. Толпа восторженно гудела. Элизабет прижалась к Иоганну и закрыла глаза.

Кто-то из подручных прижег обрубок носа раскаленным железом, и кровь остановилась. Вор потерял сознание. Его бросили рядом с помостом и взялись за женщину.

Женщина отчаянно извивалась, но ее, словно перышко, подтащили к плахе и прижали лицом к луже крови.

– Прошу, пощадите, мне нужно кормить пятерых детей! – взмолилась она.

Палач невозмутимо склонился над ней и резким движением отсек ей сначала левое ухо, а затем и правое. Женщина пронзительно визжала, пока ей не прижгли раны.

Несчастная потеряла сознание, и ее бросили рядом с мужчиной. Толпа хлопала и гудела.

Толпа стала расходиться. Люди воодушевленно обсуждали представление, довольные тем, что в городе стало чуточку безопаснее.

Элизабет не хотелось открывать глаза. Зрелище само по себе было неприятным, но радость толпы, восторженные крики – это было еще хуже. Ей стало дурно.

Иоганн наклонился к ней и поцеловал в лоб.

– Все позади, – сказал он и провел рукой по волосам. – Это были преступники. Что бы с нами стало, если б у нас украли деньги?

– И все-таки они люди, – упрямо возразила Элизабет и вытерла слезы.

Она посмотрела на брусчатку в брызгах крови, на два неподвижных тела возле помоста. От той легкости, какая охватила ее во время прогулки, не осталось и следа. Надежда, которая зародилась в душе накануне, у Чумного столба, растаяла. Солнечные лучи уже не дарили тепло – они отражались от кровавых пятен и резали глаза.

И снова эта боль в шее – она пульсировала тихо и непрестанно…

* * *