Мордюкова, которой безоглядно веришь

Как бы там ни было, но Нонна по мере сил продолжала готовиться к выпускным экзаменам. Репетировала в то время роль в спектакле «Гибель надежды». После репетиции приходилось зачастую самой ехать в общежитие, и не на автобусе (такого маршрута в то время не было), а на электричке. А до неё ещё минимум полчаса пешком топать. Вячеслав домой жену сопровождал далеко не всегда. Часто оставался в институте, где-то у друзей и ночевал. В шахматы любил допоздна играть.

Ташков, а точнее, принесённая им книга, как оказалось, были правы: когда у Тихоновых родился сын (а случилось это 28 февраля 1950 года, хотя во многих публикациях почему-то кочует ошибочно 1948 год, а порой датой рождения называют 29 февраля, хотя 50-й год был невисокосным!), до защиты диплома оставалось ещё полтора месяца. Назвали мальчика Володей. Фамилию, ясное дело, он получил при регистрации отцовскую.

Новорождённого приходилось часто оставлять без материнского присмотра в медпункте при институте. Хорошо ещё, что находились сердобольные няни из числа студенток, да и дежурившие медсёстры помогали досматривать ребёнка. За день набиралась куча испачканных пелёнок. Наступал вечер — и Нонне приходилось в темноте тащиться за тридевять вёрст с мальчиком на руках и узлом грязных пелёнок. А ведь до завтрашнего дня их ещё нужно было постирать и высушить. А для этого, только придёшь, сразу печку надо растапливать. Как затрещит огонь, как в комнате потеплеет — тут и Володенька повеселеет после похода по вечернему сумраку, голос подаст… Хорошо хоть, что с молоком проблем у Нонны не было. Да и питание к тому времени всё-таки несколько улучшилось в сравнении с карточными послевоенными годами. Перебивалась в основном хлебом с чаем, благо хоть сахар уже можно было не экономить.

Как вспоминала впоследствии Нонна Викторовна, однажды её с сыном уложили в больницу. У ребёнка — сезонный летний понос, по-научному именуемый «диспепсией». Единственным известным тогда медицинской науке способом борьбы с этой болезнью считалось кормление детей именно грудным молоком. У Нонны-то проблем с молоком не было, а вот у некоторых других матерей совсем молока не оказывалось. Смотрели, как мучаются их детки, а помочь не могли. Докторша, которая вела палату, где Нонна лежала, попросила её сцеживать излишки молока, а ещё лучше, кормить после своего ребёнка и одного из чужих. Так и стала делать. Чужой ребёнок тоже, к счастью, на поправку пошёл. Мать его Нонне была благодарна так, что и слов не хватало. Попросила своего мужа, чтобы тот принёс Мордюковой какой-нибудь подарок. Явился молодой мужчина в палату и вручил Нонне отрез материи на платье. Но она отказалась от презента. Тогда банку мёда предложил. Вот тут не устояла, согласилась взять, тем более что и самой нужно было питаться получше.

Тихонов несколько раз приходил в больницу к жене и сыну. В палату его не пускали, но через окно Нонна демонстрировала идущего на поправку и радостно улыбающегося малыша. Улыбка в такие минуты возникала и на обычно спокойном, если не сказать суровом лице Вячеслава. Нонне даже показалось, что это пребывание в больнице больше сблизит её с мужем, что тот начнёт наконец-то хвалить её, ободрять добрым словом, что любить будет. Но, увы — и после выписки из больницы Нонны с Володенькой Вячеслав остался прежним — замкнутым, молчаливым…

Уже после больницы был случай, когда поздним вечером, возвращаясь из института в общежитие, шла с электрички по каким-то рытвинам и вдруг провалилась обеими ногами в яму, выкопанную ещё днём строителями, да так и брошенную. Столб или опору какую-то собирались ставить, что ли, да вот оставили до завтрашнего дня. Сама ударилась, испачкалась. Хорошо ещё, что ребёнка на руках вовремя успела перехватить, не уронила. Подняла его над головой, нащупала в темноте место почище, положила драгоценный свёрток на край ямы и давай сама кое-как выбираться. Вылезла — и пошла дальше, даже грязь толком с одежды не успев отчистить. Придя в комнатушку, села и впервые за несколько месяцев разрыдалась. Плакала долго, надрывно… Но к приходу мужа постаралась, чтобы и остатков слёз видно не было. И ничего ему про этот случай говорить не стала. Гордая была, сама свою ношу по жизни несла.

Хотя не стоит изображать Тихонова только чёрными красками, извергом каким-то. Не сразу, но сына он полюбил. Всё чаще брал на руки, играл с мальчуганом, возился с ним, разговаривал. Даже улыбка у отца на лице в такие мгновения появлялась. Пусть и сдержанная, не рот до ушей, но всё-таки… А уж маленький Володя как папе радовался! Смеётся во весь голос, ручонки радостно тянет.

При всех сложностях в их взаимоотношениях и явно наметившейся трещине в семье супруги о разводе не помышляли. Во-первых, развод по тем временам считался делом предосудительным, почти позорным. К тому же, раз ребёнок родился, нужно растить, что бы там ни было. На тему христианской морали в то время рассуждать было не принято, но какие-то извечные истины в душах жили и сохранялись, несмотря на идеологические поветрия, проносившиеся над страной.