А вот совсем недавняя встреча, свидетелем которой мне довелось быть в последнюю неделю пребывания в больнице.
Камера для "особорежимных". Четыре койки в два ряда с узким проходом между ними: на той, что около печи, - я, напротив - Вася-дурак (молчит уже лет десять), на возлеоконных - два карателя: Реактивный и Флегма. Пятница этапный день.
Р.: Ишь, как крысы-то под полом распищались! И Мурка кудай-то ушлендала.
Ф. (штопает носки): Припрыгает.
Р.: Скукота... Ни радева, ни кина... В домино, что ли, сгоняем?
Ф.: Вот погоди, с носками управлюсь.
Р.: Может, кто из нашей зоны сегодня приедет. Что там новенького?
Ф.: А что там может быть?
Р.: Ну мало ли? Уже по времени пора бы этапу. (Мимо окна, глядящего на "запретку", шмыгнул туберкулезник.) Эй, Чахотка! Чахотка! ("Тубик" подходит, опасливо озираясь: нет ли поблизости надзирателей.) Этап был?
Т.: Только что. Трое.
Р.: Из наших никого?
Т.: Не. Все из 19-й.
Р.: А кто да кто?
Т.: Два латыша и Полин.
Р.: Полин? С костылем?
Т.: Ну, да. (Уходит.)
Р.: Вот гад, и не сдохнет же!
Ф.: А что он тебе?
Р.: Да кабы не он!.. Из-за него, суки, сижу!
Ф.: Подельники, что ли?
Р.: Какой подельники! Он уже двадцатый добивает, а я только начал - три года.
Ф.: Продал, значится...
Р.: Продал, собака. "Ищите его, говорит, на Донбассе, там у его сестра замужем".
Ф.: И то хлеб, что не раньше, когда четвертаки давали: все-таки, пятиалтынный - не четвертак.
Р.: Разве что! (На минуту замолкает, крутит махорочную цигарку, закуривает.) А все, я тебе скажу, из-за бабы началось. Мы с ним, Полином, значит, односельчане, с-под Воронежа. Он бригадиром, комсомольский секретарь, да и я не шишка на ровном месте - тракторист. Ухлестывал я в те поры за соседской девкой Анькой. Ох и девка! Ну всем-то взяла: и работящая, и певунья, и плясунья... Чисто ходила вся, да румяная какая! Что говорится, круглая как репа, жаркая как печь. Нынче таких и не водится чтой-то. Все уж у нас слажено было, уж о свадьбе поговаривали, только, глядь, стала она выкобениваться: то да сё, не надо, да не хочу, да погодь, да подожди... Я ей и сережки с городу, и платок, и конфет всяких - нет да и только, словно подменили девку. Не стерпел я раз, заманил ее на гумно, подол-то задрал, да и отхлестал...
Ф.: Бабу поучить завсегда надоть. Это дело известное.
Р.: Изве-е-стно! Тьфу ты, Господи! Она же тогда невестилась еще! Кабы жена моя, я бы ей и шкуру спустил!.. Да... А он-то, Полин-то, все около ей круги кружит да зубы скалит - и в поле, и на гулянке, когда случится. Ну, думаю, погодь, секретарь! И на престольный праздник, на Воздвиженье, значится, подпоил я хлопцев, и мы об энтого Полина с евонными дружками все жерди обломали. Ну ладно. Только на третий день прикатили из самого Воронежа двое в кожаных польтах - так и так, говорят, ты есть фактическая контра: товарища Сталина и колхозы матерно ругал - раз! Секретаря вражески измочалил - два! Трактор у тебя в летошнюю посевную вредительски ломался - три!.. Я тык-мык куды там!.. С тех пор вот и живу с чужими зубами. Да... загнали меня в Воркуту, шахты долбить. Год долблю, два... Все, думаю, тут и смертушка моя. А молодой еще, помирать-то, ой, как не охота. Плетешься это с шахты, мокрый, голодный, и плачешь... А до зоны-то аж двенадцать километров, ну-тка кажный день туды да обратно, покель до этой шахты проклятущей дотащишься, жить неохота! Ладно... Только и случись тут война. Уж мы, веришь ли, возрадовались ей, как царствию небесному, - и хотели добровольцами, добровольцами... Ан, нет, брат: иди сюда - стой там, не всякого поперву-то, с перебором - через комиссию... Ладно, попадаю в штрафбат. Это, я тебе доложу, войско!
Ф.: Как же, знамо дело.
Р.: Да ты-то откуда знаешь? Был, что ли?
Ф.: Бывать не был, а видал. Немцы их шибко боялись. Где горячо там их и суют, да коли попятятся так их пулеметами сзади-то свои же подпирают... А то они у нас как-то двух баб ссильничали до смерти...
Р.: Двух б-а-б! Тьфу бабы! Наша братва вот раз цельный лазарет на лопатки положила, врачишек-то энтих да сестер. Артобстрел как раз был, они и дриснули в овраг прятаться, а там нашенские... Оружие нам выдавали только как в атаку идти, но... всякие там вальтеры у нас завсегда водились... Мужиков, которые были, постреляли, конечно, а мокрощелки сами расстелились!.. (Он вдруг замолчал и на всякий случай испугался.) Я-то там не был, ты не подумай, я этих делов страсть как не люблю...
Ф.: Гм, хорошего мало... Дак война - то ли еще бывало.
Р.: Ну да!.. Потом, ясное дело, Смерш наскочил, да куда там! Утром мы штурмовали одну высотку, так, почитай, половина там полегла - поди разберись... Ну, ждал я, когда меня заденет, чтобы, значит, под суд да из штрафбата смыться. Только когда задело под Ростовом, думал, хана - обе ноги перебило и спину покорежило... Наши-то откатились, а я лежу без памяти - ну, немцы и подобрали, подлечили малость...
Ф.: Чегой-то они так сразу?