Море

– Веди покудова в подклеть… Там тепло… Пущай обогреется, – произнес Малюта, с деловым видом еще раз осмотрев незнакомца, отвернулся, брезгливо плюнул: «Господи, што же это такое?»

– Не плюй, Малюта, любопытный это человек.

Неторопливо, вразвалку стал подниматься Малюта по лестнице во дворец.

Вешняков сидел в своей горнице и тянул из чаши теплое сусло.

– Милости просим! Помогай! – приветливо улыбнулся он, указывая на скамью около себя.

– Благодарствую!.. Помолюсь сначала.

Малюта помолился, сел, чинно принял из рук Вешнякова чашу с суслом:

– Приволок царю гостинец наш друг Василий Григорьевич…

– Знаю. И царю ведомо. Дацкий мореход.

– Видать, не худо у нас – идут к нам? Шлитте, Крузе, Таубе, Штаден…

– Отщепенцы. Королям своим плохо служили.

– Ой, не верю! Не верю, штоб за свой труд человек угодил в хомут. Неспроста, ой неспроста лезут к нам!.. Своему королю плохо служили, а чужому будут служить лучше? Время не такое, штоб всем верить. Бешеное время! Все короли когти выпустили, людишек своих засылают в иные страны… Поживы ищут. Словно псы голодные, по кусочкам разрывают землю божию.

Малюта задумчиво погладил своей большой веснушчатой рукой лоб. Вздохнул.

– Чего уж тут иноземцы? Своим ныне веры нет. Вона дьяк Самойла… Што старая лиса – мордой землю втихомолку рыл, а хвостом заметал… Из царевой казны деньги царевым ворогам пересылал, за рубеж… Опальным людям, изменникам помогал… Есть такое слово: «Не всяк спит, кто храпит». Не верь никому, друже! Я никому не верю.

– Страшно так-то! Бывал я во всех походах с государем Иваном Васильевичем. Видел много разных людей, и будто…

Вешняков вдруг замолчал.

Малюта нахмурился.

– Што «будто»? – сердито переспросил он.

– Будто не приходилось видеть злоумышления…

– Перекрестись! Што ты? Того и не думай, и не говори. Бывал и я в царевых походах, но злых людей немало видывал в войске. А ныне и вовсе. Вон дьяк Самойло показал, будто деньги своровали у него лихие люди… А пойманный нами на засеке чернец под пыткою покаялся, что-де пятьсот ефимков, найденных у него, получены от Самойлы, штоб передать их в Вильне боярину Повале Митреву… Вот и думай!.. Чудом и царя-то Бог уберег, враги-бояре, знать, убоялись всенародства… Рука не поднялась… А заговор был. Сам знаешь.

Послышался стук в дверь.

Вошел Василий Грязной.

– Мир сиденью вашему!

– Бог спасет, Василь Григорьич!.. Аль замерз?

– Когда батюшка-государь примет нас?

– Сказывал батюшка-государь: сидел бы ты и дожидался. Хлебни сусло! Теплое, душу греет, сердце радует. Да уж и то сказать: света божьего не видит государь: либо послов принимает, либо грамоты королям отписывает…

– Редку неделю не гостит и на Пушечном, – сказал Малюта.

– И скоро ль у нас война кончится!.. – вздохнул Вешняков.

– Не нашего ума то дело, – угрюмо хлопнул ладонью по столу Малюта. – Не вздыхай. Государю от вздыхальщиков и без тебя проходу нет.

– Деревня опустела, обедняла, – продолжал Вешняков. – В середу был я в Мазилове, спрашиваю одного старика: «Как дела, дед?», а он зубы оскалил, смеется: «Живем хорошо, колос от колосу – не слыхать голосу; копна от копны – три дня езды!» Передал я царю его слова.

– Ну, а царь што?

– Винит приказы. Плохо-де вотчинам дозор чинят. Землю-де мало боронят, не радеют о хлебе бояре…

– А бояре болтают невесть что про царя. Винят его: людей, мол, не жалеет… – вставил свое слово и Василий Грязной. – Народ-де заморил…

– Слыхал и я тоже, будто этак, – сказал Вешняков. – Войне наперекор идут. Мешают.

– Войне помешать – стало быть, Русь потерять… Того и нужно Жигимонду, того он и добивается… Кто не уразумел сего – горе тому! Лучше бы он не родился на белый свет. А который уразумел, да идет против того на плаху… голову рубить! – стукнув кулаком по столу, прорычал Малюта.

И Вешняков и Грязной, взглянув на него, испугались его звериных щелок-глаз… Стиснутые скулами, откуда-то издалека смотрели глаза Малюты. Подавшееся вперед лицо покрылось бледностью, челюсти застучали, как в лихорадке. Он вскочил со скамьи и, отвернувшись от собеседников, стал молча глядеть в окно, поводя носом, как бы обнюхивая воздух и к чему-то прислушиваясь.

Вешняков и Грязной в страхе переглянулись.

* * *

Керстен Роде предстал перед царем.

Иван Васильевич до этого окропил святой водой ту горницу, в которой он тайно принимал бродягу-чужестранца, закрыл занавесками иконы, что бывало при совершении самых грешных дел. Корсара сопровождали Грязной, Малюта и толмач Михаил Алехин.

Керстен Роде не привык унижаться. Соблюдая изысканную учтивость, Роде любил втайне рассматривать королей и всяких земных владык, как своих данников. Самого себя мнил он королем из королей, владыкою человеческих жизней и полновластным хозяином чужого добра. При взгляде на какого-либо короля или вельможу ему было небезынтересно, сколько он, Керстен Роде, мог бы получить выкупа за оную персону, кабы она попала ему в руки.

Царь с усмешливым недоумением осмотрел корсара с ног до головы. Ему понравился бравый, могучий вид морского разбойника.

Толмач по приказу Ивана Васильевича спросил Керстена Роде, кто он.