Море

— О, я ненавижу вокзалы. Если бы я родился богатым, все, наверное, выглядело бы иначе. Богатый человек ездит, когда заблагорассудится. Летом отправляется отдыхать в Триест, едет он в спальном вагоне скорого поезда, питается в вагон-ресторане и четыре недели спустя возвращается домой… В воскресенье ему ничего не стоит махнуть в Фельдвар или Фюред. Но я… для меня железная дорога совсем иное дело. Бедный человек не путешествует. Бедного человека везут. Нигде на свете не плачут столько, как в зале ожидания для пассажиров третьего класса. Помню, как мы провожали сестру моей матери. Вообразите себе — путешествие через океан с тремя малышами. Муж прислал ей из Австралии билеты на корабль. Мать, бабушка и я пошли на вокзал провожать их. Бабушке в ту пору было восемьдесят лет. Представьте себе эти проводы…

— Теперь совершенно безразлично, сколько лет человеку, с которым мы прощаемся, — ответила Агнеш. — Одним только старикам можно позавидовать, они по крайней мере свое прожили.

— Хорошо молодым, Агнеш. Тем, которым удастся пережить.

— Что пережить?

— Этот один год.

— А потом что будет?

Тамаш пожал плечами.

— Могу только сказать, чего не будет. Гитлера не будет. Нацистской армии не будет. Войны не будет. Все остальное будет зависеть от нас самих.

— И вы… в этой форме так говорите?

— Надеюсь, вы не донесете на меня. Умоляю вас, не делайте этого, а то еще в наказание отправят на фронт. — И Тамаш скорчил страшную гримасу. Сейчас он совсем был похож на Тибора. — Но перед моей смертью давайте чего-нибудь выпьем.

— Спиртного я не пью.

— Сойдет и шоколад. Пойдемте в кондитерскую.

В тесной, полутемной кондитерской они сели друг против друга. Кондитерская была битком набита немецкими солдатами. Над прилавком висел на стене какой-то приказ на немецком и венгерском языках.

— Кажется, надолго обосновался у нас братец-немец, — произнес Тамаш и, когда Агнеш испуганно схватила его за руку, с улыбкой спросил:

— Вы всегда такая трусиха?

— Нет… просто не хочу пробивать головой стену.

— Хм… А что же, по-вашему, лучше? Со спокойной совестью прятаться за ней и ждать, пока пройдет буря?

— Что же мне делать?

— Что делать, Агнеш? Как бы мне рассказать вам это за оставшиеся полчаса? Ведь мне и самому трудно во всем разобраться. Но я знаю одно: нельзя быть трусливым. Кто боится, тот погибнет…

И, нагнувшись поближе к Агнеш, зашептал:

— Когда-то я очень любил одну девушку словачку. Анчика скрывалась здесь целых шесть лет подряд. Можете вы понять, что это значит? Отец ее работал врачом в Бестерцебане. Когда ей исполнилось двенадцать лет, пришлось бежать из родного гнезда. Ночью она переплыла через Гарам и с помощью одного знакомого железнодорожника добралась до Пешта. Здесь ей удалось устроиться у своей тетки, и знаете, чем она занималась? С фальшивой трудовой книжкой ухаживала за могилами на фаркашретском кладбище. Шесть лет терпела. Но была труслива. Всегда твердила, что ей не избежать своей судьбы. Ее сестру и мать убили немцы. И вот неделю назад…

Тамаш умолк и стал смотреть куда-то вдаль.

Агнеш, окаменев, слушала.

— Был полдень. Анчика переходила перекресток возле проспекта Ракоци и Бульварного кольца. Не обращая внимания на светофор, она ступила на запретную зону, и тут к ней подошел полицейский. Она думала… думала, что пришел конец, что ее опознали, и во всем призналась, во всем. В тюрьме предварительного заключения я виделся с ней в последний раз перед тем, как ее передали на границе словацким властям. Она сказала, что не могла больше терпеть, что рано или поздно ей все равно пришлось бы сдаться. Агнеш, представьте себе, шесть лет скрывалась, а потом…

— Простите, а почему она должна была скрываться?

Тамаш посмотрел на собеседницу с недоумением.

— Вы на какой планете живете, Агнеш? Разве не знаете, что творят нацисты в Чехословакии? Что они делали на Украине и во Франции? Не знаете, куда вывозят девушек?

Агнеш не ответила. Она смотрела на пенку, плававшую поверх шоколадного напитка, как надутый парус… Как было бы хорошо, если бы эта белая пенка действительно превратилась в гигантский парус и понесла ее в шоколадной лодке куда-нибудь в далекую страну, где молодых парней не забирают в маршевые роты и где влюбленные, прижавшись друг к другу, разговаривают в кондитерской совсем об ином.

Тамаш что-то рисовал на бумажной салфетке.

— Покажите.

— Не вышло, — ответил он и, краснея, спрятал бумажку в карман.

— Вы художник?

— Учился вместе с Тибором, там и познакомился с ним. Но, хотя и люблю рисовать, художник из меня не получится. Если я иногда и рисую, то больше для собственного удовольствия.

«Надо бы спросить что-нибудь о Тиборе», — подумала Агнеш. Но так и не отважилась.

Тамаш проводил ее домой. На улице было темно, темным было и небо, которое неустанно бороздили прожектора противовоздушной обороны. Захваченный двумя лучами, метался во все стороны самолет, похожий на серебристого жучка.

— Когда вы уезжаете?

— В восемь утра, с Йожефварошского вокзала.