Море

— Не вырывайте у меня зуб.

— Да у тебя никто и не собирается вырывать, ты сам у Другого вырвешь, — захихикала Добраи, — и сразу же получишь поцелуй.

— И от меня тоже, — пообещала Декань.

Все остановились перед квартирой дворника и принялись во всю глотку кричать. Паланкаи вышел вперед и позвонил.

— Перестаньте вопить, а то из-за вас не слышно звонка.

— Ну что, Эмилио, не пускают? — спросила Добраи.

— Если не пустят, взломаем двери.

Паланкаи снова позвонил, и опять никто не отозвался.

— Или спят, или не слышат, — пропел Татар и заиграл на аккордеоне.

— Мужчины, за мной, — взревел Эмиль. — Раз, два, три!

Татар заиграл туш. Петер Декань и Сюч налегли на дверь.

Дверь оказалась незапертой.

Йоли и Анна видели, как двое мужчин исчезли внутри квартиры.

— Уррра!.. Вперед! — закричали они, толкая перед собой совершенно пьяного Жилле. Но, ткнувшись в открытую дверь, с ужасом попятились назад. В лучах карманных фонарей Сюча и Деканя они увидели железную кровать, на которой лежала женщина лет тридцати пяти, а у нее на груди — трое безжизненных малышей. Дети были вымыты, причесаны, одеты в белые матроски. В комнате стоял удушливый запах газа.

— Назад! Назад! — кричал совершенно протрезвевший Петер Декань. — Немедленно закрыть главный кран, распахнуть окна и двери! И он тотчас же бросился исполнять свои собственные распоряжения, так как остальные все еще таращили глаза.

Паланкаи стоял неподвижно, как истукан.

— Ну вот еще, такое свинство… Надо же было им именно здесь, на территории моей виллы… И где в такую пору шляются эти проклятые дворники…

— Эмилио, я не останусь здесь, я боюсь, — запричитала Добраи, — вот увидишь, от беды не уйти.

— Им, но не тебе, — сказал Сюч. — Сразу видно, что вы не были на фронте, — охаете, боитесь.

— Только этого мне и не хватало, — не переставал сетовать Паланкаи. Звони теперь в скорую помощь, в полицию… Начнут разлагаться…

— Я прикажу нашим санитарам увезти их.

— Эден, лучшего друга, чем ты, во всем мире не найти, — расчувствовался Паланкаи и бросился на шею Жилле. — Ты самый лучший, самый дорогой… Такой друг…

— Ну, теперь ты полный хозяин всей виллы, — с завистью сказал Сюч. — Что вы стоите, носы повесили. Подумаешь, велика беда, четырьмя евреями стало меньше… Господин управляющий, почему не сыграете что-нибудь славное?

Татар растянул аккордеон и всей пятерней хлопнул по клавишам. Инструмент испустил какой-то душераздирающий, хриплый звук. Татар вздрогнул и, будто ощутив обвившуюся вокруг его руки змею, отбросил аккордеон куда-то далеко, в кусты.

Вне закона

В начале июня выдался чудный день. Деревья на проспекте Андраши купались в потоках света. Весь мир казался золотым и зеленым.

И все же возле Оперного театра почти никого не было. Если кто и проходил по аллее, то не очень-то любовался игрой летнего солнца — приходилось ускорять шаг. Зато здесь свободно разгуливали немецкие солдаты. Они то и дело прохаживались группами по три, по четыре человека, раскатисто смеялись, даже не замечая подобострастных приветствий венгерских военных и штатских со значками «Фольксбундовец»[23].

Агнеш из городской ратуши спешила к себе в контору.

На душе у нее было крайне неспокойно. Четыре дня назад мобилизовали и отправили в рабочий батальон ее отца. Старый Чаплар недоумевал, возмущался, он ведь числился строевым, и потом он не еврей и не хромой какой-нибудь, да и возраст позволяет… Но на призывном пункте от весьма доброжелательного писаря Бицо он узнал, что повестку ему вручили правильно. В рабочий батальон отправляют только тех заводских, о ком удалось пронюхать, что они принимали участие в революции 1919 года, были связаны с социал-демократами, профсоюзом или хотя бы дома, за рюмкой вина говорили, что неплохо было бы заключить мир… Жена Чаплара проплакала всю ночь. Агнеш ворочалась в постели и с замиранием сердца думала об отце, которому не сегодня-завтра стукнет пятьдесят лет, но, не глядя на это, его угоняют неизвестно куда рыть окопы, извлекать мины, шагать сотни километров больными, усталыми ногами ради какого-то жалкого Гитлера. Война уже отняла у нее отца, Тибора… Кого же она потребует после этого? Сколько раз будут еще терзать ее сердце? С тех пор как забрали отца, ее ни на минуту не покидало тревожное, жуткое чувство.

А сегодня утром она вела себя в конторе прямо-таки глупо. К чему такая неосторожность? Правда, разговор затеял Паланкаи, но и она не удержалась. Татар тоже все слышал. «Ну что ж, ведь я была права».