Море

Денщик получил это литературное прозвище от Тибора; настоящее же имя этого парня, уроженца села Дерсентиван, сына зажиточного хозяина и горничной Анны Такач, было Сильвестер Такач. Кеменешу он попался на призывном пункте в Надькате, где служил денщиком у одного старшего лейтенанта — артиллериста, по фамилии Гици. «Ненавижу эту морду! — сказал как-то Гици. — Посмотришь — одно смирение и покорность, но до чего медлительный, сонный, мечтательный. Мне кажется, он охотнее всего занялся бы философией. Книги читает тайком». «Дай его мне», — попросил Тибор. «С величайшим удовольствием».

Швейк равнодушно принял к сведению, что с завтрашнего дня ему придется чистить другие сапоги. Что касается книг, то старший лейтенант Гици ошибался. Швейк никогда их не читал. Но зато выражал свое суждение о происходящих событиях. По вечерам он подолгу беседовал с другим денщиком. «Не армейский человек, этот старший лейтенант Кеменеш. Вот Гици — тот настоящий военный. Правда, груб, скотина, но зато какой солдат! Бывало как закричит — снаряды дрожат от страха. А какой артиллерист! За три километра попадал в ворону на церковной колокольне. И мне бывало говаривал: «Повезло тебе, сукин сын, что служишь у старшего лейтенанта — артиллериста, артиллерист — все равно что огненная молния, от него весь мир дрожит. Он, пожалуй, страшнее грома небесного…» А этот Кеменеш разговаривает, как простой цивильный. Будьте любезны, подайте то, возьмите это. Без меня не отыщет даже своего патронташа».

— Покорнейше докладываю, господин старший лейтенант, — забормотал Швейк, затем на полуслове осекся и заморгал глазами.

— Ну, что там?

— Беда, господин старший лейтенант. Из канцелярии сообщили, что прилетают «Мессеры», и велели сегодня до восьми вечера освободить охотничий особняк. Господину старшему лейтенанту придется искать квартиру в другом месте.

— Что такое? Ты с ума сошел? Кто приказал?

— Покорнейше докладываю, приходил какой-то немецкий сержант.

— Почему вы его не вышвырнули?

— Покорнейше докладываю, в канцелярии никого не было, кто мог бы его вышвырнуть. Майор Фюлеки уехал в Будапешт, господин старший лейтенант Кеменеш находятся здесь, а господа фенрих Пайор и лейтенант Лекеши пребывают в неизвестном месте.

— Ну, ступай к черту и не мешай нам.

— Слушаюсь. Но…

— Швейк!

— Но сержант еще не ушел, он сидит в канцелярии и ждет.

— Пошли его к дьяволу. Ступай!

— Погоди. Я сам схожу и попробую уладить это дело миром, — сказал Тамаш Перц, поправляя китель.

— Могу быть свободным, господин старший лейтенант?

Тибор Кеменеш громко рассмеялся и в ответ только кивнул головой.

Через десять минут Тамаш вернулся.

— Старина, действительно произошла беда. Ты единственный на горизонте офицер, вот и командуй.

— В чем дело?

— Вот приказ. До восьми часов вечера передать охотничий особняк. Командование уступило.

— Вот здорово. Сейчас шесть часов. Куда мы пойдем?

— Леший его знает. Канцелярию можно перевести в барак, Пайор переедет в город. А тебе организуем комнату у управляющего.

— Черт побери. Так пусть немец идет к управляющему.

— Если бы ты был сыном господствующей нации, ты бы тоже не уступил.

— А что они мне сделают, если я не уйду отсюда?

— Все в их руках. На Украине в таких случаях применяли оружие. Думаю, что, поскольку мы как-никак у себя дома, тебя отдадут под суд военного трибунала.

— Не люблю я военных трибуналов. Вообще не люблю треволнений. Но выезжать отсюда тоже не желаю. Может, и среди них найдется хоть один порядочный человек, который поймет меня.

Тамаш посмотрел на часы.

— В нашем распоряжении час сорок пять минут. Пора приступать.

— Они прислали какую-нибудь бумагу?

— У тебя под руками приказ. Я положил его на стол.

Тибор пробежал глазами по листку бумаги с машинописным текстом. Затем вдруг с удивлением уставился в него и разразился неудержимым смехом.

— Ты что, с ума спятил?

— Томи, знаешь, кто командует «Мессерами»? Боже мой! Карл! После сдачи экзаменов на аттестат зрелости я потерял его из виду. В гимназии мы сидели с ним за одной партой. Это он познакомил меня с Лизли. Он самый скромный парень в мире. Писал стихи, представляешь, писал стихи! Посмотри!

Тибор снял с цветочной подставки, заменявшей книжную полку, томик Шиллера и открыл первую страницу. Красивым, каллиграфическим почерком синими чернилами там было написано: «Услышав пенье, ты на колени стань, ведь людям злым петь не дано… На память от твоего верного друга Карла Таймера, Вена, 3.6.1937».

— Вот это сюрприз! — произнес Тамаш и точно так же уставился в книгу, как только что Тибор глядел на приказ. — Ты уверен, что это он?

— На девяносто девять процентов. Летчики — народ молодой, а Карлу сейчас двадцать пять лет. Он всегда обожал авиацию. Особенно любил мечтать о звездах. Даже в стихотворении писал что-то в этом роде, дескать, поэзия — это желание души подняться, оторваться от земли… Ведь Пегаса именно поэтому и изображают с крыльями. Еще что-то было в этом его длинном-предлинном стихотворении, но я уже не помню. Да и фамилия у него довольно редкая. Карл Таймер… конечно, это Карл.

— Но приказ есть приказ.