Море бьется о скалы

Он ушел. Егор стоит под проливным дождем, помахивая шлангом, думает. Только теперь начинают приходить на ум злые слова, которыми следовало резануть черного. Вскоре Егор «доходит» до смысла поговорки. «Как аукнется — так и откликнется». Грозит, сволота… На испуг хочет взять. Нет, не на такого напал. Теперь он этих доходяг сотню разбросает… Сам полицай, а грозит. Стажу Антону… А может, тогда он, Федор, надоумил пленных задушить его? Вот гад! Ну, погоди!

Егор подходит сзади к пленному, который недвижимо стоит, опираясь на кирку, со всего размаху бьет его шлангом по голове. Пленный охает, оседает на колени.

— Сколько говорить, падлы!..

3

Дождь льет. Льет без передышки. Толстые, как веревки, струи хлещут по лицу, голове, плечам, бьют о камни, разлетаясь брызгами. Мутная вода колышется, снует между камнями, тщетно ища выхода.

Степан и Васек работают вместе, бок о бок. Они теперь всюду вместе: в бараке на нарах, в колонне, когда их гонят на работу или с работы, и здесь, в яме. А по правую руку Степана — Никифор Бакумов. Он почти каждый вечер заглядывает в первую комнату. Говорит мало, но дельно. Степану и Ваську он как-то сказал, что родился в Саратовской области. Там и работал в одном из совхозов. Степан поскромничал спросить, кем работал Бакумов, но по всему видно — не рядовым рабочим.

Дождь льет. Вода, проникая сквозь перекрашенные пилотки, плывет по лицам пленных, плывет зеленой, как чернила. И потому лица зеленые. От набухших водою френчей позеленели руки у запястья, ладони.

Степан чувствует, как холодные струи сначала робко, потом все смелее бегут по спине, груди, ногам, и ему кажется, что стоит он под ливнем голый.

Васек, щелкая зубами, с трудом выговаривает:

— Ох, и любил же я купаться. Так и торчу, бывало, в речке. А теперь от воды всю жизнь будет душу воротить. Нет, больше не могу. Пойду в комнату отдыха.

Комнатой отдыха Васек называет уборную, единственное для пленных место, где не льется на голову вода.

— Шляются… А если мастер… — ворчит Егор, когда Васек сообщает ему о своем намерении…

Степан уныло смотрит на ботинки. По камню они носятся так, будто в огне горят. Совсем развалились. Уже пальцы высовываются. Качнешься с ноги на ногу — в ботинках хлюпает, брызги вылетают. Так долго не выдержать. Тут вода и холод, и в бараке не лучше. Будто на смех выдали матрацы. Они так напитались водой, что ложишься, как в лужу. Вот и дрожи всю ночь. Да, хочешь или нет, а придется отправляться к Жорке. Ему теперь не сыро и не холодно. И голод не мучает. После четверых, показательно расстрелянных за побег, погибло еще не меньше десяти человек. Умирают от голода, двоих убило вагонеткой, один утонул в море, еще одного Овчарка лопатой убил.

— Васек вернется — сходи наверх, — предлагает Бакумов. — Может, узнаешь, как на фронтах… Я и сам бы сходил, да что толку: без языка. Хорошо бы того норвежца встретить.

— Людвига? Откуда знаешь?..

Бакумов, нагнувшись, поддевает киркой камень.

— Сам говорил… Забыл?..

Степан никак не может припомнить такого разговора. Нет, он не говорил. Возможно, Васек?.. Впрочем, какое это имеет значение?

— Вчера искал… Нет его. Все обошел.

— А сегодня, возможно, появился. А почему ты к земляку не заходишь?

— Олегу Петровичу? — Степан в душе удивляется осведомленности Бакумова. — Неудобно. Подумает — за подачкой…

— Чепуха. Ненужная щепетильность…

Предостерегающий крик — «Овчарка» — оборвал разговор.

Пленные сразу зашевелились, всячески стараясь создать видимость работы. У кого были кирки — стучали ими, остальные, положив руки на камни, двигали плечами, делая вид, что поднимают их. Камни в вагонетку бросали редко и обязательно один за другим, а не вместе.

Сухопарый немец в кожаной куртке и высоких резиновых сапогах, подскакивая, бежал сверху в яму и на бегу кричал. Кричал истошным голосом, похожим на рычание и лай матерой овчарки. Наскочив на пленных, он ударил первого попавшегося кулаком, второго пнул и бросился на Егора.

— Аллес шлафен. Полицист аух… Фауль! Доннер веттер![21]

Егор ничего не понимал. Тараща глаза, он, как дятел, долбил одно и то же;

— Яволь![22]

Мастер выхватил у Егора шланг, замахнулся. Егор втянул голову в плечи, выставил перед лицом ладонь с растопыренными пальцами. Это еще больше взбесило мастера. Он начал стегать полицая по лицу, по выставленной руке, по плечам.

— Гер мастер!.. Гер мастер!.. — канючил Егор.

Пленные в душе ликовали.

— Аллес арбайтен! — Мастер, бросив шланг, зашагал в гору. На пути он несколько раз оборачивался и лаял вниз. Сверху он тоже лаял, топал и бегал по обрыву. А спустя пять минут мастера не стало. Он ушел в конторку. Пленные повеселели.

— Легко отделались. Теперь пригреется около печки — не скоро налетит.

Егор молча поднял шланг и понуро зашагал под скалу. Уже оттуда бросил:

— Глядите, а то опять черти принесут…

Работа начала замирать. Все реже и реже падали в вагонетку камни. Наконец, все стихло. Только дождь не стихал. Он лил и лил.

4

Васек вернулся повеселевшим.