Море Дирака

Урманцев чувствовал себя разбитым, неспособным пошевелить даже пальцем. И все же он заставил себя встать. Морщась от боли, пошел к пульту. Горела красная лампочка радиоактивной опасности. Но сирена молчала - очевидно, просто сломалась. Он снял футляр с дозиметра и несколько минут смотрел на светящиеся цифры шкалы. Постучал по стеклу, но стрелка не опускалась.

Доза радиации в несколько раз превышала норму. Сразу стали понятными и молчание Земли, и ракета-перехватчик, и эта странная пустыня кругом.

Война. На Земле шла термоядерная война. А может быть, уже кончилась? Он спустился в нижнее помещение и влез в один из скафандров. Все же это защищало от излучения. Затем возвратился на свое место и опять лег. Засыпая, чувствовал, как жжет и дергает залепленный пластиком глаз.

Проснулся, когда совсем рассвело. Долго лежал, с трудом соображая, что с ним.

Спокойно обдумал, что следует предпринять в создавшейся ситуации.

Эксперимент оказался бессмысленным. Глупость и бессмыслица. Страшная бессмыслица. Что же делать? И нужно ли что-то делать? Может, остаться здесь, пока не кончится еда... Но не могли же все погибнуть... Где-то должны быть люди... Нужно идти искать.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, Урманцев вышел из корабля. За спиной тяжело повис огромный рюкзак, он напихал туда кучу нужных и ненужных предметов. Идти с таким рюкзаком по песку, да еще в скафандре, было страшно трудно. Но он шел, считая вслух шаги. Это отвлекало.

Пройдя шагов сто, оглянулся и увидел опаленную обшивку корабля и невысокий холмик.

Дул ветер, унылый, настойчивый. Песчинки стучали в силикоборовое стекло шлема. Ноги вязли в песке, лямки рюкзака резали плечи. Хорошо, что он все же надел скафандр. Терморегуляция внутри костюма была совершенной. Он шел под палящими лучами солнца, не боясь перегрева.

И все же на третий день пути он решил переменить тактику. Яркий свет вредно действовал на единственный глаз. Урманцев испугался, что ослепнет. Лучше уж спать днем, а идти ночью.

На шестой день пустыня кончилась. Он шагал по твердой, каменистой почве. Стала попадаться растительность - чахлые кустики верблюжьей колючки. Еды должно было хватить надолго, но вода почти вся вышла.

Однажды он обнаружил, что остановились часы. Он выбросил их.

После этого перестал считать дни. Они слились в безликую однообразную череду тьмы и света, скучный поток без начала и конца.

Как-то он услышал голос. Это не поразило и не удивило. Голос раздавался у него в ушах.

- Что же ты, Валя, а? - сказал голос.

Урманцев помолчал и потом ответил:

- Ничего. А что?

- Куда идешь-то?

- На север, - сказал Урманцев, - только на север.

Голос замолк надолго, потом произнес:

- А ведь не дойдешь.

- Дойду. - Урманцев попытался нахмуриться, но кожа на лице словно одеревенела. Занудливо поскрипывали башмаки. Этот скрип, как пыль, въедался во все поры.

- Не дойдешь!

- Дойду, - сказал Урманцев и заплакал.

Голос будто испугался его слез и опять надолго куда-то пропал. Но к вечеру появился снова:

- Идти-то некуда. Везде то же самое.

- Врешь.

- И людей, их ведь тоже нет.

- Нет?

- Нет.

- Врешь.

Голос в ответ насмешливо хмыкнул.

- Остались только автоматы. Ракеты, самолеты...

- Врешь, - сказал Урманцев.

- А потом, зачем тебе люди? Они же раньше только мешали тебе, ты их не любил.

- Нет, любил, - сказал Урманцев.

- Не любил ты их, презирал, а иногда и ненавидел.

- Мало ли что. С кем не бывает. Одних любил, других ненавидел.

- Но ты же ученый...

- Ну и что?

- Мог бы понять, почему одни люди тебя устраивали, другие - нет.

- Я все отлично понимал.

- А если понимал, почему не действовал?

- Иди к черту! - сказал Урманцев.

- Ты очень гордился, что ты ученый.

- Отстань! - сказал Урманцев.

- У тебя в желудке сразу мягко и тепло так делалось, когда тебе говорили, что ты талантливый ученый.

- Нет.

- Мягко... Я же тебя знаю. Ты сначала думал сравняться с Ортом, а потом и переплюнуть его.

- Врешь! Врешь! Врешь!

- И все это вместе называлось поиски Истины.

- Замолчи!

- Тебе неприятно?

- Я хочу умереть, - сказал Урманцев.

- Нет, ты не хочешь умереть. Ты хочешь жить. И будешь долго цепляться за жизнь. Потому что надеешься, что тебе еще раз скажут, какой ты талантливый и хороший.

- Ну и что?

- Да ничего. Только мне кажется, что ты сволочь.

- Может быть.

- Сволочь и подонок.

- Вполне возможно.

- И все вы, люди науки, такие.

- За всех не могу ручаться...

- Это твоя работа! Это ты погубил Землю.

Так брел он по степи, жестикулируя и разговаривая сам с собой. Радиация воздуха и почвы повышалась с каждым километром, но он все шел и шел.

Однажды он увидел автомашину.

- Вон стоит "Волга", - сказал голос.

- Вижу, - сердито отрезал Урманцев.

Он обрадовался. Если "Волга" - значит, он в России. Значит, не в Иране, не в Пакистане, а где-нибудь в северных районах Средней Азии.

Урманцев заглянул внутрь. Все заднее сиденье было завалено кульками и банками.

- Это жратва, - сказал голос, - они запаслись жратвой и бежали.

- Они погибли от жажды.

- Нет, видишь пластмассовую канистру? В ней, наверное, вода.