Море дышит велико

Работа требует внимания и добросовестности. Иначе порошинки, прикипевшие к металлу, со временем дадут раковины, и это приведет к разнобою в залпе. Вот почему глагол «банить», хотя и происходит от очень знакомого слова, не вызывает сладостных воспоминаний. Особенно когда выясняется, что ни кипяток, ни мыло со щелочью, ни натужные бурлацкие команды; «Взяли... Ещё... Ещё раз...» — не помогают. Спрессованная ветошь продолжает вылезать с подозрительными штрихами от пороховой копоти, и очень хочется, махнув рукой, смазать ствол тонким слоем масла, которое до поры скроет изъяны. И надо же было так случиться? Лейтенант Чеголин застал расчет носового орудия именно в момент смазывания.

— Главный старшина Буланов проверял?

— Сами справились, — доложил старшина первой статьи Рочин.

— Почему не доложили Буланову?

— Как ему доложишь, — удивился Рочин, — он в Мурманске у жены?

— Та-ак, — сказал лейтенант.

Канал ствола он заставил протереть заново, взглянул в трубу через открытый затвор, но, как ни старлся, не мог усмотреть ничего подозрительного. Рочин показывал тугой цилиндр из белой тряпки с выпукло спиралью от нарезов.

— Всё чисто.

— А полоски?

— Следы масла.

— Маслом кашу не испортишь, — добавил заряжающий.

Лейтенант юмора не оценил:

— Орудийный ствол — не каша!

Ответить иначе Чеголин не смог, заподозрив другую причину веселья. Главный старшина Буланов в увольнении, а командир боевой части об этом не знает. В самом деле смешно.

— Банить ещё раз! — возмутился Артём и ушел.

На следующий день ослушник сам явился к нему в каюту, как ни в чем не бывало, пожелал доброго утра и... стал докладывать о текущих делах.

— Кто разрешил отлучку? — перебил лейтенант.

— Старший лейтенант Лончиц!

— Трое суток ареста за обращение не по команде!

— Есть, трое суток... — потемнел главный старшина и, повернувшись налево кругом, вышел из каюты.

— Так ему, голубчику, так, — одобрительно хмыкнул Пекочка и тут же спросил: — А взыскание согласовано?

— Зачем?

— Затем, что тобой допущено превышение дисциплинарных прав.

В самом деле, Чеголин мог объявить сверхсрочнику выговор, подумаешь, какое наказание. У язвленное самолюбие Артёма требовало во что бы то ни стало уязвить и подчиненного. Как это сделать? Ясно, арестовать. Правда, командир корабля вполне мог объявить взыскание недействительным, что было бы куда большим ударом по самолюбию. Однако капитан-лейтенант Выра, дотошно разобравшись во всех обстоятельствах, заставил Чеголина снова зубрить устав, записку об арестовании подписал. Василий Федотович при этом морщился, но Артём был удовлетворен.

Через несколько дней в кают-компанию заявится главный боцман Осотин.

— Разрешите? — спросил он больше по традиции и, не сомневаясь в ответе, протянул Выре какую-то бумажку.

Пока тот читал, боцман нагловато подбоченился, со­бираясь по обыкновению рассказать, как ловко он выполнил поручение, но вдруг, совершенно переменившись, попросил «добро» удалиться и даже каблуками прищелкнул при повороте налево кругом. Артём Чеголин не замечал выправки у развязного боцманюги, а прорезалась она, скорее всего, потому, что в каюткомпании ужинал гость — помощник начальника политотдела но комсомолу Виктор Клевцов, который по званию тоже был лейтенантом. Подумаешь, какое начальство!

Василий Федотович не обратил внимания на пора­зительное превращение Осотина и, отпустив его рассеянным кивком, передал бумажку минёру.

— Вот вам адрес. Не ахти какие хоромы, но для двоих сойдет.

Собственно, адрес был ни к чему. Комната находилась в «циркульном» доме, рукой подать от причала. Пекочинский возвратился на корабль уже через полчаса. Он был смущен и разочарован.

— Н-не знаю, как быть. Эт-то даже не комната, а платяной шкаф.

Жилплощадь, предоставленная ему во временное пользование, имела около пяти квадратных метров. Основное пространство здесь занимал двуспальный матрац на самодельных ножках. Рядом, между стеной и тахтой, был втиснут четырехугольный столик ресторанного типа, который, таким образом совмещал функции туалетного и обеденного. Со свободной стороны поместился единственный стул. Вешалка для одежды была прибита к стене над постелью, а посудный шкафчик нависал над столом. Словом, здесь было предус­мотрено всё, и достаточно целесообразно. Не обладая пространственным воображением, Пекочинский просто привередничал. Потолки в «циркульном» доме возвышались на три с половиной метра. Таким образом, высота комнатки оказалась больше, чем длина. Вот она и показалась минёру «шкафом». Стоило строителям догадаться опустить потолок на метр, как сразу бы появились необходимые для уюта пропорции.

— Как мне привести Аню в такой чулан?

— Разведись или ищи особняк, — рассердился Чеголин.