Море дышит велико

Бестенюк подчинился с видимой неохотой, но в ко­ридоре от его возмущения не осталось и следа. Прыснув в кулак, он сперва пожалел, что нельзя поделить­ся содержанием разговора. Хранить такую информа­цию в себе было обидно, но ничего не поделаешь, Бебсу пришлось промолчать и после того, как на комсомольском собрании Макар Платонович выступил с призывом хорошо знать свой корабль и вверенную бое­вую технику, затем критиковал боцмана за скопидом­ство и привел для наглядности одну из своих вывернутых поговорок: «У семи дядек нянька без глазу».

Матросы поняли его по-своему:

— Без чего? Без глазу? Га-га-га... За дядьками надо глядеть в оба...

Артиллерийский электрик Мыльников выкрикнул:

— А задачу пересдадим. И Макар носа не подто­чит.

Тут грохнуло всё собрание.

— Вот таким Макаром! — трепался довольный старшина.

Макар Платонович смеялся тоже и с большим удовольствием. А лейтенанту Чеголину смех не понравил­ся. Не всякий восторг — свидетельство популярности...

Две последующие недели мелькнули, как один бесконечный рабочий день. Кроме бесчисленных тре­вог и тренировок, такому впечатлению способствовала даже природа, поскольку сумерки отсутствовали и солн­це постоянно висело над «Тороком», как абажур в офицерской кают-компании.

Хуже всего доставалось Пекочке. Вкалывая, как и все, он ощущал на себе пристальный взгляд из пятна­дцатого окна на четвертом этаже «циркульного» дома. Дом возвышался над третьим причалом, у которого швартовались сторожевики, и Анечка без труда выяс­нила, что муж имеет некоторое время для отдыха. По­чему же тогда он не кажет носа на берег? Такое пове­дение супруга, по мнению Анечки, можно было объяс­нить только отвратительным невниманием и черст­востью.

Самому же молодому супругу только и оставалось, как наблюдать в оптические приборы. По утрам в за­ветном окне распахивалась форточка, но многократное увеличение не помогало взгляду проникнуть за тюле­вый занавес. Изредка в поле зрения бинокля мелькала тень фигуры, но гравированные на просветленных линзах штрихи тысячных дистанции, накладываясь на эту тень, как бы перечеркивали её накрест. Сход офицеров на берег официально никто не отменял, но Пекочке казалось невозможным напоминать старпому о посторонних устремлениях в момент подготовки к новому зачётному учению. Он не решался даже отпро­ситься на ночь, вспоминая инцидент в кают-компании, который случился в день приезда жены.

Таким образом, близость временного пристанища к кораблю уже не казалась лейтенанту Пекочинскому большой удачей. Скорее наоборот, теперь он сообра­зил, почему жилые дома офицерского состава, сокра­щенно — ДОСы, как правило, отделяют от военно-мор­ской базы высоким забором. Разве дело, когда граж­данские лица заглядывают на палубы и шляются едва ли не по причалам?

— Гляди, Артём, вон идет жена нашего к-кэпа, — как-то показал минёр на солидную даму в модном де­мисезонном пальто.

— Врешь, — удивился Чеголин.

— И я полагал — холост, а у него семья и тоже в «циркульном», только в соседнем подъезде.

— Чего ж он тогда? Главное, командиру корабля и отпрашиваться не нужно. Захотел домой — и «до свиданья»…

— А ему зачем? — с раздражением отозвался Пе кочка. — Уже старый и лысый.

— Ты даешь!.. Василию Федотовичу около три­дцати.

— Всё равно старый. И жена такая же каменная. Смотри, идет себе, а на корабль ну хотя бы голову оборотила.

— Точно его жена?

— Точно. Аньке её показали соседки, а она — мне...

Год 1942-й. Новоселье

По военному времени Василию Выре не часто вы­падала оказия встречаться с женой. И вот однажды, нежданно-негаданно, он попал к себе на новоселье. Ад­рес сообщили прежние соседи, плутать не пришлось — многоэтажный каменный дом был в базе единствен­ный. В прихожей квартиры его встретили изумленны­ми возгласами и хозяйка, и гости...

— Полюбуйся, дали ордер от госпиталя, — с досто­инством объяснила Раиса.

Комнатка была небольшой, четырнадцать метров, но тщательно отремонтированной и, главное, без печ­ки, с батареями водяного отопления. Знакомая мебель, обшарпанная и скрипучая, выданная во временное пользование из КЭЧ гарнизона, казалась здесь до крайности неуместной. И сам Выра, с обветренным, за­дубеневшим лицом, в помятом кителе, в яловых сапогах, не чувствовал себя дома в этой ухоженной городской квартире со всеми удобствами, среди незнакомых медиков с их специфическими разговорами.

А нарядная, слегка подкрашенная Раиса Петровна держалась с лекарями на равной ноге, говорила с ап­ломбом, сыпала терминами. Дымчатые глаза её, обыч­но полуприкрытые тяжелыми веками, распахнулись настежь, сумеречно потемнели, влажно поблескивали, отражая праздничный стол, гостей, репсовый бордо­вый абажур над стоваттной электролампой.