Море и берег

Между тем разгрузка крейсера подходит к концу. По освободившимся сходням на палубу уже несут раненых. Мы принимаем еще и группу севастопольцев — женщин, детей, стариков. Краснофлотцы встречают их, отводят в кубрики, из которых только что вынесли ящики со снарядами и патронами. С эскадренных миноносцев доносят, что выгрузка и прием раненых уже закончены. Разрешаю им сниматься со швартовов и выходить из бухты.

Смотрю на часы. Мы хорошо управляемся. Крейсер будет готов к обратному походу, пожалуй, даже раньше намеченного срока.

Действительно, еще не было трех часов ночи, а Марков уже доложил, что крейсер готов к обратному походу.

— Раненых и эвакуируемых жителей Севастополя приняли более четырехсот человек. Всех разместили в кубриках, — сообщил он.

— Передайте экипажу благодарность, — говорю ему. — Отлично работали!

Через несколько минут крейсер медленно отходит от причала. Так же медленно, словно ощупью, он движется к боновым воротам. Справа проплывают неясные очертания Константиновского равелина.

Мы опять на опасном севастопольском фарватере.

По самолетам главным калибром

Над морем занимался рассвет. За кормой на горизонте проступали вершины Крымских гор. Идем курсом зюйд, чтобы побыстрее удалиться из зоны наиболее активных действий авиации противника. На 43-й параллели повернем на ост. Возвращаемся мы не в Батуми, а в Туапсе, поэтому далеко спускаться к югу не намерены.

На сей раз скорость у нас, к сожалению, невысокая. Ограниченный запас топлива у эсминцев заставляет держать так называемый экономический ход. Топливо приходится беречь в предвидении воздушных атак. Неизвестно, сколько лишних миль потребуется прочертить кораблям при встрече с самолетами, причем тогда уж об ограничении скорости нечего будет и думать.

Утро выдалось свежее, ясное. В другое время порадовался бы его красоте, полюбовался восходом солнца. Но сейчас рассвет связан с тревогой. Пока было темно, нас никто не трогал. Теперь, как говорится, смотри в оба.

— Слева по корме самолет, высота триста метров! — громко доложил сигнальщик.

Некоторое время самолет шел на почтительном расстоянии, не приближаясь к кораблям на дальность огня зенитной артиллерии. Надо полагать, что это разведчик. Немного погодя, к нему присоединились еще два самолета. По типу — торпедоносцы. Но и эти летели далеко, не выказывая агрессивных намерений. Впечатление было такое, что они приучают нас к своему присутствию, усыпляют бдительность.

Даю эсминцам сигнал на перестроение в противовоздушный ордер. Они занимают места на острых курсовых углах правого и левого борта крейсера в 15 кабельтовых от него. На всех кораблях боевая готовность № 1.

— Что-то фашисты долго высматривают сегодня, — озабоченно произносит Филипп Савельевич Марков. — Не иначе — готовят какую-то каверзу.

Он вызывает на мостик старшего артиллериста Коновалова и командира дивизиона главного калибра Пахомова.

— Не исключено, что придется вводить в действие все калибры, — говорит он. — При стрельбе главным калибром учитывайте маневрирование эсминцев, а то недолго и по своим попасть.

Еще недавно мы не допускали и мысли о том, что можно использовать главный калибр для отражения воздушных атак. Представлялось нецелесообразным стрелять из крупных и не столь скорострельных морских орудий по самолетам — цели малоразмерной и быстродвижущейся. Все равно как из пушки по воробьям. Но война заставила нас многое пересмотреть. Эффективность такой стрельбы была уже признана. Взрывы тяжелых снарядов на пути летящего над самой водой самолета обычно производили ошеломляющее действие даже на самых опытных фашистских летчиков. И мы тоже рассчитывали на главный калибр, готовясь к отражению воздушных атак.

Самолеты скрылись в направлении Крыма. Возможно, полетели докладывать. Не прошло и получаса, как по корме слева на расстоянии примерно 130 кабельтовых показались восемь «Хейнкелей-111». Именно эти машины использовал противник в торпедоносном варианте. Они летели низко в «кильватерном» строю, обгоняя корабли на параллельном курсе.

С той, левой, стороны в полутора милях от крейсера шел эсминец «Свободный». Когда самолеты приблизились к нему кабельтовов на 80, эсминец открыл огонь главным калибром.

Крейсер тоже дал залп. Но это был залп пристрелочный. Артиллеристы проверяли, можно ли быстро определять отклонение от цели и вводить поправки.

В точке падения залпа появились державшиеся короткий миг небольшие всплески. По ним трудно было решить, какова величина отклонения.

Дело в том, что орудия заряжались осколочно-фугасными снарядами мгновенного действия. Они взрывались, едва коснувшись воды. Именно это и требовалось для поражения низко летящих самолетов, а вот корректировка огня затруднялась. Посоветовавшись тут же, на мостике, мы решили вводить в каждый башенный залп один снаряд замедленного действия. Всплеск от него будет высокий, и управляющий огнем сможет оценить падение всего залпа относительно торпедоносца. Дальнейшее показало, что это решение было правильным.