Море и берег

Новых целей не появлялось, и мы начали действовать. Я решил поддержать «Беспощадного», поскольку батарея, с которой он вел бой, находилась ближе к «Червоной [43] Украине». Стреляли с дистанции 62 кабельтовых. Через 18 минут батарея замолчала. Тем временем справился со своей задачей и «Сообразительный»: первая батарея тоже прекратила огонь.

Зная, что в порту разгружаются снаряды, мы не уходили с занятых позиций, готовые в любую минуту продолжить артиллерийскую дуэль. Тем временем поступила заявка от сухопутного командования. Смотрим по карте - цель далеко. Значит, необходимо приблизиться к берегу. А вдруг оживет вражеская артиллерия?

- У нас на одном борту две батареи, - подсказывает капитан-лейтенант Федюшко. - Одной ударим по пехоте гитлеровцев, другой - по их артиллерии. Есть и второй управляющий огнем - Рабинович.

Неплохо рассудил Владимир Александрович. Принимаем его предложение.

Едва крейсер начал стрельбу по заявке сухопутного командования - ею управлял Рабинович, получивший в свое распоряжение одну батарею 130-миллиметровых орудий, - залпы с берега возобновились. Но у нас была наготове вторая батарея, расположенная с того же борта.

Одновременная стрельба по двум целям! Такого у нас еще не бывало. Но война всему научит.

Я следил с мостика за падением вражеских снарядов. Некоторые из них взрывались в опасной близости. Не мешало бы уйти в боевую рубку - там, за броней, командирское место. Но многое ли увидишь сквозь узкие прорези?

Удачно маневрируя, крейсер избегал попаданий неприятельских снарядов. В это время в небе появились семь «юнкерсов». Залпы главного калибра прекратились, их сменил гром зенитных пушек. Я старался не пропустить момента выхода бомбардировщиков в атаку (вот, кстати, еще одно доказательство необходимости пребывания на мостике, хотя его брезентовое ограждение и слишком ненадежное укрытие от осколков). Делая крутые повороты, изменяя скорость, корабль удачно уходил от прицельного бомбометания. Сбросив в море свой смертоносный груз, «юнкерсы» ретировались.

Около двух часов дня одна из подавленных батарей противника внезапно снова начала обстрел гавани. Вражеские артиллеристы, видимо, справились с повреждениями и решили, как говорится, еще раз попытать счастья. [44] Но мы не дремали. Немедленно стали бить по батарее вместе с «Сообразительным». Получился мощный дуэт - стреляли 12 орудий. Через десять минут над позицией батареи взметнулось пламя и выросло облако дыма. Судя по всему, там взорвались боеприпасы.

До самого вечера, пока не кончилась разгрузка транспорта, корабли охраняли порт, ведя борьбу с батареями. А когда солнце уже стало клониться к горизонту, «Червовой Украине» было приказано следовать в гавань. Там она получила новое задание - вывезти из Одессы в Севастополь раненых.

Густые сумерки закрыли порт, когда крейсер покинул его. Из района Пересыпи слышался орудийный гром. Это стрелял какой-то наш корабль у приморского фланга линии обороны.

Четверо суток мы делали то же самое. Сегодня к вечеру Федюшко доложил, что за время боев наш главный калибр израсходовал 832 снаряда. Солидная порция горячего металла на голову врага!

Чем дальше мы удалялись от Одессы, тем виднее становились огни пожаров, полыхающих и в центре и на окраинах.

Глядя на горящий город, я вспомнил события, происходившие здесь более двух десятилетий назад.

В тот далекий-далекий год вот этим же курсом уходил я на корабле из Одессы в Севастополь, став в ней очевидцем и участником событий, которые по праву могут быть названы боевыми, героическими. Только тогда я стоял не на мостике великана-крейсера, а на узкой палубе совсем небольшого отчаянно дымившего угольным дымом эсминца…

Мятежный эсминец

Медные буквы на борту эсминца составляли броское слово «Жаркий». Однако вид у этого корабля был совсем неказистый. Два орудия: одно калибром 75 и второе 47 миллиметров, два однотрубных торпедных аппарата - вот и все его вооружение. Водоизмещение 350 тонн. Две паровые машины мощностью 5500 лошадиных сил могли обеспечить скорость хода до 25 узлов. Экипаж - 4 офицера, 68 матросов и унтер-офицеров.

Эскадренным миноносцем он стал называться в [45] 1907 году, а до этого два года, со дня вступления в строй, числился в составе Черноморского флота миноносцем.

Эсминец оправдывал свое название тем, что служба на нем была действительно жаркой. Особенно это чувствовалось летом при погрузке угля. Угольные ямы корабля вмещали 75 тонн, и все это немалое количество топлива матросы таскали в мешках на своих плечах под палящими лучами солнца, обливаясь потом и размазывая по коже слой угольной пыли. Несладко приходилось и в походах. Даже небольшая волна сильно раскачивала верткий, неглубоко сидящий эсминец, и в его наглухо задраенных внутренних помещениях становилось нечем дышать.

Судьба свела меня с этим кораблем в 1915 году. А получилось все так.