Море и берег

Дует в лицо теплый ветер. Снег не скрипит под валенками, и почему-то становится трудно передвигать ноги. Толя останавливается. Да что это? Такая слабость во всем теле, что руки до шапки не поднять.

Неужто он становится «доходягой», как Кащеев?

Испуганный этой мыслью, Толя пересиливает нахлынувшую неожиданно слабость, заставляет себя идти.

Что скажет бригада, если он свалится с ног? Никак нельзя. Завтра сборка начнется, сам же он вызвался до срока… И к Косте забежать надо, выкроить часок под вечер… Вот Костя — пересилил же. Не лежит теперь мешком, придавленный болью и мрачными мыслями. Сам встает теперь по нужде, плетется с палочкой. Глаза вот только… Ну, врачиха говорит, что восстановится зрение…

Ни-как нель-зя… Ни-как нель-зя… Бормоча в такт шагам, Толя идет меж сугробов по протоптанной дорожке, и оттепельный коварный ветер дует ему в лицо.

Вот и ладно — добрался до общежития. Сейчас и лечь можно. Отлежаться, отдышаться…

Он открывает дверь своей комнаты и чуть не носом к носу сталкивается с Леной.

От неожиданности он отступает назад.

— Заходи, заходи, чего ж ты, — улыбается ему Лена. Она сегодня не в ватных штанах, а в темно-синей юбке. Как она попала сюда?

— Ну-ка показывай свою тумбочку! — командует Лена. — Я уже у всех проверила, только ты остался.

Оказывается, она здесь как член комиссии по проверке санитарного состояния общежития.

— Да чего смотреть, — смущенно говорит Толя. — У меня там ничего такого нету…

Однако открывает тумбочку.

— Ай-яй-яй! — качает головой Лена.

— Я приберу… — говорит Толя, чувствуя, как горят уши.

— Зачем здесь валяются старые газеты? И гвозди какие-то… А здесь у тебя книги? Можно посмотреть? «Капитальный ремонт», «Пятнадцатилетний капитан»… — Она вдруг лукаво скосила взгляд на Толю. — А тебе сколько лет, Толя?

— Мне? Шестнадцать. Да вообще-то семнадцать… в апреле будет…

— Шестнадцатилетний бригадир! — Лена тихонько смеется.

Откуда только она все про него знает?

— А почему ты к нам не приходишь? Заважничал, наверно, как бригадиром стал?

— Чего важничать? Меня временно назначили…

— Временно разве? А я слышала, тебя хвалили.

Толе очень хочется узнать, где она слышала, но он не спрашивает. Любопытство не мужское дело.

— Да ты приходи! Мама про тебя спрашивала. И тетя Катя… Как к шкафу подойдет, так тебя вспоминает… Приходи, — говорит она еще раз на прощание. — Обязательно, слышишь, Толя?

— Ладно, — отвечает Толя. — Приду как-нибудь.

Рассказы

Я тебя защищу

Всю ночь линкор бил по берегу. Сюда, в снарядный погреб — мрачноватый серый каземат в недрах корабля, — доносились лишь глухие раскаты артиллерийской грозы, бушевавшей там, наверху. Погреб есть погреб: здесь узнаёшь не так уж много о происходящем вокруг.

Долинин знал только, что огонь ведется по скоплению немецких танков, — об этом в минуту затишья сообщил по корабельной трансляции комиссар.

Если бы Долинин сидел в башне за штурвалом наводчика, то и тогда вряд ли он знал бы больше. Наводчик тоже не бог: выполняй что прикажут, гони орудие с угла заряжания на угол наводки.

Но если бы Долинин управлял огнем из центрального поста, он бы, конечно, знал, какая смертельная опасность нависла над Ленинградом. Немцы прорвались к Приморскому шоссе и в районе Петергоф, Стрельна сконцентрировали несколько сотен танков. По этому-то бронированному кулаку, занесенному над Ленинградом, и обрушил линкор огонь главного калибра. Стоя в Морском канале, юго-восточнее Кронштадта, он бил из всех четырех башен. Тяжкий рев двенадцати орудий, нацеленных на южный берег, рвал в клочья сентябрьскую ночь.

И если бы Долинин находился сейчас на корректировочном посту, там, на побережье, в километре от противника, он бы увидел в желтых всплесках огня, как расползаются, уходя в лес, танки, а иные взлетают на воздух и как вздыбливается земля…

Но он, конечно, не мог ничего увидеть из стальной коробки артпогреба. Он просто делал свое дело: закатывал очередной снаряд со стеллажа на кокор, затем поднимал кокор и направлял снаряд на опрокидывающий лоток. Дальше все шло своим чередом. Командир погреба старшина 2-й статьи Седов подавал снаряд Деминскому на подвижные питатели, а тот — Погожеву на платформу. Нижняя схема загружена. Коротко взвывал мотор, и зарядники уносили наверх, в башню, двенадцатидюймовые снаряды. А тем временем Долинин скатывал со стеллажа следующий снаряд — и так шло бесконечно.

Это была нетрудная работа — работа только для рук. Голова у Долинина оставалась свободной — думай о чем хочешь, только не зевай.

— Курить хочется до красной черты, — сказал он, когда наверху глухо отгрохотал очередной залп. И, прислонясь спиной к ларю, добавил: — Полсуток не куримши…

Силач Погожев, головой почти упиравшийся в подволок, сбил бескозырку на затылок, ухмыльнулся.

— Отстреляемся — сверну тебе цигарку длиной от Кракова до Питера.

«Краков» — так он фамильярно, подражая старым морякам, назвал Кронштадт.

— Перемените-ка тему, — посоветовал Седов. Сама мысль о курении была нестерпима для командира снарядного погреба.