Море и берег

— Полчаса в вашем распоряжении, Золотухин. Смотрите у меня! — Кириллов вернулся в центральный пост.

Подняли выдвижную антенну. В телефонах Золотухина возникли кроме шума характерный писк и потрескивания. Есть работа! Значит, приемник в порядке…

…Тихонько тикали в рубке часы. Лицо радиста стало белым, как чистые бланки, лежавшие перед ним. Даже губы побелели. Он стянул с головы наушники, быстро потер ладонью лоб.

— В схеме надо искать. Больше негде…

— Давайте схему, — сказал Чащин.

Они принялись водить пальцами по схеме.

— Это входной контур антенны? — спросил Чащин.

— Да.

— Вскрывайте.

— Нельзя, товарищ старший лейтенант… Видите, написано: «Без заводской мастерской не вскрывать». Вот болтики даже краской залиты.

— Вскрывайте, — повторил Чащин. — Беру ответственность на себя.

— Ответственность всегда лежит на командире. — Это сказал Кириллов. Он стоял в дверях радиорубки. Лицо его было спокойным и грозным. — Вот вам ваш Золотухин, — прибавил он негромко.

— Товарищ командир, запишем в вахтенном журнале, — сказал Чащин. — А ответственность не делим…

— В контур лезть нельзя!

— А атака?

Тикали часы. Кириллов внимательно посмотрел на Чащина. Из-под расстегнувшегося кителя замполита выглядывала голубая майка.

— Давайте, — Кириллов махнул рукой. — Черт с вами.

Мигом расковыряли краску на болтиках, вытащили контур. Золотухин начал проверять его пробником.

— Руки, что ли, дрожат у вас? — сказал Чащин. — Дайте-ка мне.

— Нет, ничего. Я сам… Ага! Видите? Обрыв, нет целостности…

Действительно, стрелка на шкале не прыгнула, не среагировала на короткое замыкание.

— Вот! — крикнул Золотухин. — В катушке. Волосок отпаялся, видите?

— Тащи паяльник, живо! — весело отозвался Чащин. Электропаяльником в два счета припаяли предательский тоненький кончик, поставили контур на место.

— Один случай на тысячу, — сказал Чащин, — Не торопись. Аккуратно.

Золотухин надел наушники, включил приемник. Кивнул, не сводя с Чащина счастливых, обожающих глаз… Схватил карандаш — на чистый бланк посыпались цифры, группы цифр…

— Так, — сказал Кириллов, прочитав радиограмму. — Погружаться! Оба полный вперед!

Потом обернулся к Чащину:

— Пойдите к торпедистам, Андрей Николаевич. Поднимите боевой дух. Атаковать будем. — И вдруг широко улыбнулся замполиту.

— Хорошо, товарищ командир, — сказал Чащин и вышел из центрального поста.

«Годки»

3 марта

Я решил вести дневник. Вообще-то я его брошу, потому что я хочу написать одну вещь, а времени мало, чтобы писать и то и другое. Но пока буду вести дневник, чтобы записывать мысли.

Вчера вернулся на свою подводную лодку. Меня посылали на курсы командиров отделений, и теперь я их закончил и приехал обратно. Теперь я старшина второй статьи. Вообще-то ничего особенного нет, старшин полно на флоте, но все-таки приятно, что я командир отделения мотористов.

За время, что я учился, к нам прислали нового командира группы движения. Его зовут инженер-лейтенант Панин. Он вчера со мной беседовал и ввел в курс. У него глаза светлые, а брови черные, как сапожная щетка. По-моему, хороший человек. Он сказал, что команда мотористов на хорошем счету и чтоб я поддерживал порядок и к подчиненным был требователен, хотя раньше, до учебы, я был с ними на равной ноге. Сказал, чтоб я обратил внимание на молодого матроса Калиничева, который недавно пришел на лодку и уже имеет взыскание за грубость.

Этого Калиничева я еще не видел, он в наряде. Друзья-мотористы встретили меня хорошо. И Афонин, и Дима Соломатин, и Линник. Вечером мы все вместе пошли в бригадный клуб, в кино. Афонин хотел лечь спать, но мы его потащили в клуб, и Дима его все время подначивал, а Афонин только ухмылялся. Добродушный он все-таки. Дима, пока я учился на курсах, исполнял обязанности командира отделения. Он сказал мне:

— Что ж, Сергей, принимай отделение. Полный порядок.

Я решил, что нужно сразу уточнить отношения, и говорю ему:

— Давай, Дима, так договоримся: вне службы мы с тобой друзья, как раньше, так? Но на службе…

— Ясно, — говорит он. — Что я — не понимаю, что ли, мало на флотах служил? Не беспокойся, будет полный порядок.

Они все «годки» — Дима, и Линник, и Афонин. По последнему году служат. А я — по третьему.

В середине кинокартины Дима Соломатин шепнул мне, что пойдет покурить. Он ушел и не вернулся. Только перед самым отбоем он появился в кубрике, но ко мне не подошел, а только издали кивнул и сразу лег спать. Линник, мой сосед по койке, сказал, что Дима проявлял пленку. Оказывается, у него есть фотоаппарат.

Линник все такой же кащей бессмертный, лицо у него прыщавое, а смеется он так, будто его щекочут под мышками. Он сказал, что даст мне почитать интересную книгу про научную фантастику.

Я рад, что вернулся на свою лодку. Давно меня море не качало. А море я люблю.

5 марта

Пишу в обеденный перерыв. Спать неохота, и я пошел в читальный зал, который рядом с нашей библиотекой. Здесь тепло, чисто, на столах зеленые скатерти и газеты.