Море и берег

— Дай закурить, Сергей, — сказал он.

— А врачи?

— К чертям! — тихо ответил Фролов и жадно затянулся табачным дымом. И закашлялся.

Остудин налил ему и себе коньяку, выпил и шепнул Фролову на ухо:

— Я свалял дурака. Не обижайся, но ты видишь…

— Да, — кивнул Фролов, — вижу, что я здесь лишний. Сейчас уйду.

Не сводя с Нины глаз, он выпил свою рюмку.

— Ваше здоровье, Нина! — сказал он громко, и она, вздрогнув, посмотрела на него и не ответила. — Когда-то, если помните, — продолжал он, — вы пожелали в новогоднюю ночь черемухи. Считайте, что вы ее получили: сегодня мы закончили испытание прибора под названием «Черемуха».

— Не помню ни о какой черемухе, — помолчав, сказала Нина.

Фролов простился и вышел. Медленно спустился с крыльца, побрел в гостиницу. Ветер раскачивал ветви сосен, и они осыпали снежные хлопья. И ветер приносил обрывки музыки.

Фролов сунул руку в карман и нащупал апельсины, купленные для детей Остудина.

Снегопад

Сегодня в утренней сводке передали: «Холодная погода со снегопадами удерживалась на Кольском полуострове».

Я уже третий год служу на юге, в большом приморском городе, где зимой выпадает снегу примерно столько, сколько нужно мальчишкам, чтобы слепить десяток-другой снежных баб.

Сейчас на дворе октябрь. Желтое солнце лежит на сухих тротуарах. В сквере, который я вижу из окон нашего техотдела, на акациях еще полно зеленых листьев. Тепло. Вполне можно ходить без шинели.

А там — снегопады…

Я понимаю, что кто-нибудь должен заведовать фондами технического снабжения. Но почему именно я? Эта должность не по мне. Она для пожилого человека, который по утрам просыпается с мыслью: «Остался триста пятьдесят один день до пенсии». Я бы охотно уступил ему свои фонды.

«Холодная погода на Кольском полуострове…»

Утренняя сводка разбередила мне душу.

Снова вижу я, рейсовый катер «Полярник» бежит по неспокойной тусклой воде Кольского залива, раздвигая бортами холодную неподвижность полярной ночи. Справа и слева призрачно белеют сопки. Они белы от снега, но мне кажется, что они просто седы от старости.

Никогда мне не забыть, как возникли из мглы огни городка. Они были негусты и неярки, но это были храбрые огни: они один на один вели сражение с бескрайней ночью.

Я много слышал об этих местах от друзей, но приехал сюда впервые. Так получилось, что наш курс посылали на практику на другие флоты и только по окончании училища меня, инженер-лейтенанта Колпакова, направили на Север.

Я шел с чемоданом по деревянным, очищенным от снега мосткам, вдоль длинного ряда одинаковых двухэтажных домиков. Их стены были покрыты голубоватой штукатуркой, а по бокам к ним лепились коричневые деревянные терраски с пушистыми от снега перилами. На заснеженной, обкатанной машинами улице в два ряда лежали желтые прямоугольники оконного света. Улица сбегала в гавань, к широким причалам, к тусклой полоске воды, за которой угрюмо горбатился остров. Было тихо та морозно, я шел и думал о том, что скоро, быть может, и мне дадут комнату в одном из этих домиков, и приедет Марина, и на улицу упадет еще один прямоугольник света…

Было радостно и тревожно.

Меня назначили на подводную лодку командиром группы движения, или, как у нас принято говорить для краткости, «движком». Встретили меня на лодке очень хорошо. Инженер-механик Борис Зайцев (я его знал немного: он окончил наше училище тремя годами раньше) велел мне изучать устройство корабля и готовиться к зачетам на самостоятельное управление группой.

— Больше я вас пока загружать не стану, — так он сказал.

Но не прошло и пяти дней, как я уже был нагружен по уши. Мне поручили проводить политзанятия и составлять денежную ведомость. Кроме того, на комсомольском собрании меня выбрали в редколлегию. Когда меня выбирали, вдруг встал старпом и заявил, к моему удивлению, что, может быть, меня не стоит вводить в редколлегию, потому что с завтрашнего дня я по приказу командира назначаюсь в комиссию по переучету шхиперского имущества. Но все-таки редколлегии я не избежал.

Борис Зайцев ходил к замполиту требовать, чтобы меня перестали загружать, иначе я провалю зачеты. Вскоре он вернулся и мрачно сообщил, что замполит велел мне подготовить политинформацию о положении на Ближнем Востоке. Я засмеялся. Зайцев уставился на меня, погладил средним пальцем русые усики и сказал:

— Так, так. Уже начинается нервный смех.

Но мои нервы были в полном порядке.

Что ж, Ближний Восток так Ближний Восток. Я покончил с ним во втором часу ночи, и потом мне снились минареты и верблюды.

Жил я тогда в каюте на плавбазе. Я привык просыпаться под звуки горна и спрыгивать с верхней койки и на ощупь, не зажигая света, отвинчивать барашки иллюминатора, чтобы впустить в каюту морозную синь.