Море и плен (СИ)

От командующего же Черноморским флотом адмирала Горшова. экипажу передавалась похвальба и одновременное предупреждение капитану судна „не успокаиваться на достигнутых успехах и оставаться всегда бдительным советским офицером”.

Согласно спущенного социалистического плана, эсминец досрочно был приведен в боевую готовность. За этой подготовкой днем и ночью следило зоркое око

12

13

Вес эти категории в разграничении создавали среди матросов недовольство и злобу, недоверие друг к другу. Старослужащие начинали бояться первогодников и приближенных к комиссару матросов, подозревая их в сек-сотстве.

Когда началось увольнение на берег, каждый второй, не попавший туда завидовал товарищу попавшему в отпуск и придумывал на дальнейшее, как бы обмануть око всевидящего и всеслышащего комиссара.

Некоторым из провинившихся удавалось запутать свои малозначушке „грешки” и проскакивать прямо с вахт на манящий берег, даже без отпускной карточки, но последствия для таких моряков были плачевные. Каждый такой матрос получал если нс арест, то строжайший выговор с занесением в личное дело. Помарка личных бумаг считалась наказанием тягчайшим и тяжелее, чем гауптвахта.

Но, чем больше комиссар накладивал взысканий, тем больше увеличивались случаи недисциплинированности.

Матросы все чаше и чаще начинали самовольно покидать, без всякого разрешения, палубу корабля. Судовой журнал запестрел самовольниками и даже невозвращенцами.

Часть из таких матросов, удачно выбравшиеся с корабля без увольнительного номера, обратно не возвращались, считая сами себя дезертирами и боялись попасть в подвалы Особых Отделов, которые находились в каждой гавани Черноморского побережья.

Дабы прекратить дезертирство, капитан вывел эсминец из гавани и бросил якорь на рейде.

Все выходы и даже сам трап командного мостика были взяты под круглосуточную охрану, поскольку капитан боялся и отсюда самовольный уход матросов — вплавь. А чтобы прекратить среди экипажа волнение, комиссар начал проводить с ним политические беседы, в которых упоминал, что ожидает с минуты на минуту телеграмму молнию с важным приказом, который более важен Советской родине, чем двух или трех часовые отлучки на берег...

Матросы молча слушали эти „патриотические беседы” и „мудрые обещания”, зная каждый старую русскую поговорку: „молчи на суде, коль нет защиты на столе”.

Портовое НКВД все же принялось за свою работу и добилось у комиссара Коровина разрешения арестовать пять человек из экипажа, как зачинщиков самовольных отлучек и дезертирств.

*